Array Коллектив авторов - Важнее, чем политика – 2

«Культура помогает доносить до широких масс представление о сложности мира»

Есть ли в русской культуре альтернативы? Есть, но сделать их массовыми непросто и, опять же, не из любой исторической точки возможно.

Есть ли модернизационный потенциал? В России главными являются два противоположно направленных и попеременно актуализирующихся потока, отсюда периодические колебания реформ и контрреформ последние триста лет. Присутствующие здесь, конечно, представляют приверженцев реформ, но такие люди сегодня составляют относительно тонкий слой, хотя он растет, и сделать его массовым непросто и не в любой исторический момент реально.

На что делать ставку и что можно делать? Во-первых, надо понять, что происходит. Тут ритуально говорят про диалог, но никакого диалога не происходит. Высказываются люди, поддерживающие друг друга, исходящие из одной позиции. И, соответственно, картинки, которые получаются из-за отсутствия нормального диалога, становятся плоскими, поэтому надо с этого слоя начинать. Кроме того, надо заниматься просвещением и пытаться донести до широких масс идею сложности мира. И вот здесь организация разного рода дискуссионных клубов мне кажется действительно чрезвычайно важным делом.

И последнее – на что надо делать акцент. На то, без чего никакой демократии быть не может и до чего массовое сознание вполне дозрело. Это правовая реформа, это честные выборы, это школа местного самоуправления; то есть, вообще говоря, то, что делал Александр Второй. И это практики договаривания между собой без барина, который рассудит. Это все очень сложно. Наверное, это надо делать локально, но здесь об этом как-то меньше всего говорилось.

Александр Архангельский:

«Культура, отказывающаяся проговаривать будущее, лишает себя перспективы»

Я скажу несколько слов в заключение. Я не умею мыслить такими глобальными категориями, как трансформация тысячелетней традиции. Но зато я знаю другое – что в истории редко бывают совершенно безнадежные ситуации. Вот мы с Дмитрием Петровичем Баком почти одногодки. Я окончил институт в 1984 году, а Дмитрий Петрович – в 1983-м. Казалось бы, потерянное абсолютно, ничего не понимающее в жизни поколение лузеров. Шансов реализоваться не было никаких. И вдруг – поехали! И перемены начались, и жизнь состоялась. Это я обращаюсь к юным слушателям, которых здесь все дружно пугали. Да, жизнь у вас будет сложная, но интересная. В личном качестве каждый может состояться. А там, глядишь, и общество пойдет меняться.

Про то, с чем мы работаем. Да, с тем, что живет в головах, нужно каким-то образом работать. Даже если это «живущее» нам не нравится.

Есть примеры в новейшей и сверхновой истории того, как работали в таких ситуациях —например, Франция или Германия. Во Франции представление об утраченной империи было конвертировано в представление о языке, работающем поверх границ. Миф о культурном факторе, работающий вместо политических институтов? Да, конечно, миф. Но на его создании базируется блестящая карьера великого телевизионного деятеля Франции Бернара Пиво. С чего он начал? С диктанта. Казалось бы, кто по телевизору будет смотреть диктант? Но в определенную эпоху, если диктант означает не проверку элементарной грамотности, а символическую замену имперской идеи, он может стать общенациональным проектом. Затем он придумывал программы про книжки, которые смотрела вся Франция.

В Германии огромную роль сыграл другой телеведущий, Марсель Райх-Раницкий. Неприятный тип, связанный после войны с польской службой госбезопасности, бежавший, по нехорошим, видимо, делам, через Англию в Германию. Переделавший свой идиш в плохой немецкий. Однако именно он стал одним из ключевых ведущих на немецком телевидении, потому что в какой-то момент Германия должна была предъявить саму себя хоть в каком-то положительном качестве. За что ни дернешь, все сыпется. В политической сфере все ужасно, только что вышли из нацизма. В философском тоже – «у вас Хайдеггер был членом НСДАП и ректором Фрайбургского университета». А литература чиста. Томас Манн эмигрировал в Америку. Ни один по-настоящему крупный немецкий писатель не запятнал себя. Через литературу Германия могла самой себе предъявить себя в положительном качестве. Но если вы оставляете одну лазейку для предъявления себя в положительном качестве, кто вам сказал, что эта лазейка не сможет стать каналом возрождения нацизма? Нужно было противоядие. И вот тут польский еврей Марсель Райх-Раницкий, говоривший о немецкой литературе с плохо скрываемой ненавистью, сыграл замечательную роль. Он, с одной стороны, ее продвигал, а с другой стороны – работал как мощное противоядие.