Юрий Воробьевский - Неизвестный Булгаков. На свидании с сатаной

В 1892 году Алексей Максимович писал… «Пуля в лоб или сумасшествие окончательно. Но, конечно, я выбираю первое»[3–2, с. 62].

В творчестве Горького, особенно раннем, — очевидный избыток самоубийц. Начнем с самоубийства Сокола, приветствуемого автором, в отличие от «мудрости» Ужа. А разве не убивает себя Данко, пусть и ради людей? Кончает с собой красавец и силач Коновалов. Илья Лунев в романе «Трое» разбивает себе голову о стену. Вешается на пустыре возле ночлежки Актер…

Своей «суицидальной» литературой Горький тоже как будто бы «откупился» от демона самоубийства. Забросил в сознание миллионов читателей выгодную инфернальному миру идею и за это самого его — до времени — бесовский мир как бы оставил в покое[11].

Отношение к самоубийцам зрелого Горького — резко отрицательное… На трагедию Маяковского он отозвался почти презрительно: «Нашел время…»

Кстати, и герой рассказа «Случай из жизни Макара» постепенно выздоравливает и возвращается к реальной жизни, навсегда отбросив мысли о смерти.

И это — на фоне разраставшегося «вертеризма». На фоне того, что самоубийство стало даже темой газетных шуток. (Рисовали, например, повесившегося на осине человека и делали подпись: «Подосиновик»… Очень смешно!). Горький отмечал: «Эпидемия самоубийств среди молодежи — в тесной связи с теми настроениями, которые преобладают в литературе, и часть вины за истребление молодой жизни современная литература должна взять на себя.

Несомненно, что некоторые явления в литературе должны были повысить число самоубийств»… Горький вел кампанию против постановки в московских театрах инсценировок романов Достоевского «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы», изображавших самоубийство на сцене: «Кто знает? — не влияла ли инсценировка Карамазовых на рост самоубийств в Москве».

Да, повзрослевший Алексей Максимович как будто одумался и с осуждением писал о том, к чему причастен был сам. Как будто… На самом же деле окрепший Горький (например, в драматургии 30-х годов) действовал в прежнем же направлении, только куда тоньше.

Вот священник в одной из его пьес говорит о причинах самоубийств именно то, что и должен сказать иерей: «Высокоумие, атеистическая мечтательность — причина таких и подобных фактов». Все так. Однако здесь есть одно «но»… «Но в пьесах, — пишет профессор Дунаев, — раз за разом к подобным высказываниям нарастает всё более ироничное, неприязненное отношение. Истина опрокидывается, выворачивается наизнанку, происходит ее компрометация и отвержение. Не успевает о. Павлин и рот открыть, а уже известно: сейчас скажет очередную вредную глупость.

Сознавал то Горький или нет, но совершал он тем несомненное служение бесу»…[16, с. 460].

Спустя два года после попытки самоубийства Алексея Максимовича почему-то поразила философская система Эмпедокла, рассказанная одним студентом. Начинающий писатель живо представил себе, как вначале во Вселенной царил хаос, а потом из бесчисленных отдельных частей постепенно сложились растения, животные и люди. Представил настолько живо, что почувствовал приближение безумия. «У него появился поток зрительных и слуховых галлюцинаций и явления дереализации, страхи и бессонница. То ему казалось, что в небе появляется дыра, а оттуда — огненный палец, который грозит ему, или по небу ползет гигантская змея, Волга превращается в бездонную щель, а оттуда выходят миллионы людей, луга сворачиваются в свиток, все пространство превращается в гигантское ухо, которое слушает Горького, он убивает мечом тысячи людей и т. д., и т. п.» Все это изложено в рассказе («О вреде философии» — Ю.В. ) гораздо подробнее и красочнее. Горький был близок к самоубийству и не совершил его только из-за воспоминаний о неудачной попытке два года назад»[9, с. 284].

После краткого урока философии с Горьким случилось такое: «Ко мне, — сообщает он, — подходила голая женщина на птичьих лапах вместо ступней ног, из ее грудей исходили золотые лучи; вот она вылила на голову мне пригоршни жгучего масла, и, вспыхнув, точно клок ваты, я исчезал». Может быть, именно тогда началось основательное «растворение», «исчезновение» личности Пешкова? Студент-наставник не без удивления отметил: да у вас слишком богатое воображение! Что ж, без «богатого воображения» он и не стал бы писателем. Корней Чуковский отмечал, что беспомощные умствования самоучки-Горького читать скучно и неинтересно, а вот описание деталей, образность, фантазирование — другое дело. Здесь писатель необычайно силен… Это его качество и оценил демонический мир.