Елена Хаецкая - Я люблю Конана

И вот вышел первый том северо-западовской Кононады — мой «Конан», известный в узких кругах как «красный Конан». На обложке толстого тома — этюд в багровых тонах: голый Конан-варвар и голый же демон, бугрясь мышцами мясного цвета, схлестнулись в непримиримой борьбе. Выглядит чудовищно. Некоторые знатоки анатомии уверяют, что если выпрямить странно изогнутые в процессе поединка конечности Конана, то одна рука у него окажется длиною до колена, а вторая чуть ли не в два раза короче. О стилистических красотах текста переводов скромно умолчу.

Но эта смешная, дилетантская книжка все же дорога мне — как свидетельство моей первой любви.

За «красным Конаном» последовали и новые. Я переводила с немецкого одну книжку за другой, бодро и лихо, кое-что сочиняя от себя, если текст начинал казаться мне вялым (особенно это касалось божбы и острот персонажей). В общем, получалось не хуже, чем у переводчиков с английского. Разницы в языках никто не замечал, хотя редактор иногда придирчиво сличал мои переводы с английскими оригиналами — когда таковые у него имелись.

«Конан» торжественно шествовал по Петербургу, и один из моих одноклассников, встречая меня на улице Куйбышева, неизменно благодарил за «Конана». В то время эпопея о герое-варваре составляла его основное чтение. Он работал на стройке, очень уставал и отдыхал, забываясь над книжками моего производства.

Когда немецкие томики «Конана» иссякли, родился «американский писатель-авангардист», помешанный на своем кельтском происхождении, — некий Дуглас Брайан, который, как сообщалось в аннотации, «совершенно неожиданно для себя написал несколько романов о Конане».

Дуглас Брайан — это я: Елена Владимировна Хаецкая, русская, высшее, не была, не имела, не привлекалась.

Один роман назывался в оригинальной (моей, то есть) рукописи «Дети Младшего Бога», второй — уже не помню, про каких-то пещерных карликов и клады. И я села сочинять. Сочинялось легко и быстро, мне иной раз самой делалось интересно — а дальше-то что. Особых проблем со стилем не возникало: изливаемые мною в компьютер строки были всяко не хуже переводческих поделок. Впрочем, не скажу, что не старалась написать получше, — ведь я любила Конана.

Именно тогда появился термин «конина».

Помните «Трех мушкетеров»: эпизод, когда Портос продал великолепного коня, подарок Бекингэма, и на вырученные деньги накупил разных яств? А Атос догадался, откуда у Портоса деньги?

«— Знаете ли вы, что мы сейчас едим? — спросил Атос спустя несколько минут.

— Еще бы не знать! — сказал д'Артаньян. — Что до меня, я ем шпигованную телятину с артишоками и мозгами.

— А я — баранье филе, — сказал Портос.

— А я — куриную грудинку, — сказал Арамис.

— Все вы ошибаетесь, господа, — серьезно возразил Атос, — вы едите конину… Да, конину. Правда, Портос, мы едим конину? Да еще, может быть, вместе с седлом?

— Нет, господа, я сохранил упряжь, — сказал Портос…»

Да, мы ели конину. Рагу из Конана. И тогда, и спустя еще пять лет…

Не сказала бы, что Дуглас Брайан был таким уж халтурщиком. Во-первых, он преклонялся перед Говардом, хорошо знал Хайборийский мир, никогда не позволял себе, находясь в древнем мире, измерять расстояние милями, время — часами, размеры предметов — дюймами, а температуру воздуха — градусами по Фаренгейту. За этим он следил чрезвычайно внимательно. Далее. Дуглас Брайан на самом деле искренне любил Конана и в своих сочинениях пытался изобразить настоящего варвара. В какой-то мере сказывалась тоска по некупленному в Америке «Гордому варвару»…

Сюжет «Детей Младшего Бога» был позаимствован из скандинавской саги о роковых братьях (или отце и сыне?) по имени Сигмунд и Синфьотли. Один, кажется, убил другого, не помню из каких соображений. Сага очень кровавая, однако подробности сейчас уже вылетели у меня из головы. В романе Брайана это — история семьи оборотней, которых одолел случайно оказавшийся поблизости Конан — очень молодой, по-своему наивный, но по-своему и мудрый, не зараженный предрассудками «цивилизованных людей». Кое в чем «Дети…» носят следы несомненного влияния Стивена Кинга, коего я очень люблю. В общем, поделка, конечно. Но я сочиняла ее не без нежности — и к теме, и к главному герою. Книга вышла потом как «Песня снегов».

Читая и редактируя многочисленные произведения конановского сериала, я сделала любопытное наблюдение. Конан где-то сродни Ленину. Давно уже замечено, что облик Владимира Ильича дивным образом изменяется в соответствии с народом, среди которого бытует. Так, в Узбекистане Ленин похож на узбека, в Якутии — на якута и т. д. Конан точно так же похож на своих создателей. Покрытый шрамами в два-три слоя, он шествует из книги в книгу, удивительно трансформируясь.