Виктор Шкловский - Заметки о прозе Пушкина

Но главное изменение – это мотивировка помилования героя.

Пугачев милует Гринева не в виде благодарности за спасение, потому что в повести не Гринев спасает Пугачева, а Пугачев его спасает, указавши дорогу.

Помилование дано не за спасение, а в память заячьего тулупчика, полученного в подарок.

Услуга Гринева становится гораздо меньше, а великодушие Пугачева человечнее.

Реальный ход работы Пушкина над планами «Капитанской дочки» состоит не в том, что он, не изменяя отношения к восстанию, делает своего героя-дворянина все менее ответственным за восстание, а в том, что он заменяет первый конфликт, основанный на борьбе дворянских группировок, показом самого Пугачева и конфликтом между ним и дворянином-недорослем, симпатичным, но недалеким.

Разрешение личного конфликта Гринева дается уже не в плане сговора представителей когда-то поссорившихся родов, а на обнаруживании его невиновности.

Личная судьба Гринева разрешена поездкой Маши в Петербург, но здесь разрешена фабульная, а не сюжетная линия повести.

Орловы, которые в «Дубровском» назывались Троекуровыми, удалены из повести начисто.

Москва и Петербург, которые занимали сравнительно много места в планах, почти не даны в повести.

Пугачев сделался из эпизодического героя – главным.

Его кивок головой перед самой казнью – последний сюжетный штрих произведения.

Вопрос об эпиграфах к «Капитанской дочке» еще целиком не решен, и решать его приходится заново.

Хороший знаток фольклора Николай Трубицын занялся этим вопросом в статье «Пушкин и русская народная поэзия», напечатанной в IV томе брокгаузовского издания Пушкина (СПБ, 1910).

Но и здесь вопрос решен суммарно, а кое в чем и неверно.

«В отношении эпиграфов и содержания из народной поэзии особенно посчастливилось «Капитанской дочке»; так, во II главе взят отрывок из песни бродяжной «Сторона ль моя, сторонушка»; Шейн («Народная песня и Пушкин», ежемесячные сочинения, 1900, №№ 5, 6, 91) полагает, что Пушкин заимствовал отрывок из «Жизнеописания Ваньки Каина», очень популярной, особенно во второй половине XVII века, книги; к главе V дано два эпиграфа: «Ах, ты, девка, девка красная!» и «Буде лучше меня найдешь, позабудешь» – отрывки из народных любовных песен; первый взят, очевидно, из «Песенника» 1780 г. или из сборника Прача 1790 г.; к VI главе – два стиха из обычной былинной запевки: «Вы, молодые ребята, послушайте»; к VII главе – запевка к песне Петровской эпохи о казни атамана стрельцов: «Голова моя, головушка»; Пушкин взял ее из сборника Новикова 1777 г. (Шейн, указ. соч., 97); к главе XII взят отрывок из свадебной песни: «Как у нашей яблоньки». В середине главы IV упоминается известная народная песня: «Капитанская дочь, не ходи гулять в полночь», взятая, должно быть, из сборника Прача 1790 г., и в главе VIII приведена «заунывная бурлацкая», – вернее, разбойничья песня: «Не шуми, мати зеленая дубравушка», приписываемая Ваньке Каину; эту же песню упоминает Пушкин и в XIX гл. «Дубровского» (стр. 63–64).

К сожалению, эти указания составлены неверно и небрежно.

Во-первых, книжка «Жизнеописание Ваньки Каина», конечно, книга не XVII века, а второй половины XVIII, но это, вероятно, просто опечатка.

Во-вторых, песни появляются не с первого издания этой книжки, а только с 1779 г., т. е. после чулковского песенника, откуда они и взяты.

Ценнее указания статьи академика А. Орлова «Народные песни в Капитанской дочке Пушкина». (Сб. «Художественный фольклор», вып. II – III, M., 1927, стр. 80–95).

А. Орлов, учтя полемику Е. Ф. Будде с П. К. Симони («Известия Отделения русск. языка и словесности Академии наук», т. XVIII, кн. 3), пишет:

«Большинство остальных (кроме «Капитанская дочь, не ходи гулять в полночь…») народно-песенных цитациq в «Капитанской дочке» сделаны Пушкиным по песеннику Чулкова (1770–1774 гг.) или Новикова, подбор которых, в первых четырех частях, почти вполне один и тот же… Но все же надо думать, что Пушкин скорее пользовался Новиковским песенником, чем Чулковским».

Приведу из той же статьи суммирующую часть, интересную для меня как выражение мнения, прямо противоположного моему:

«… Пушкин очень любил эпиграфы и удачности их выбора придавал большое значение… По рукописям «Повестей Белкина» и «Арапа Петра Великого» видно, как тщательно подбирал Пушкин свои эпиграфы, как затем заботился о воспроизведении их в печати. С Одоевским он обсуждал эпиграфы даже для чужих статей и брал у авторов их произведения для приискания эпиграфов к главам.