Илья Бендерский - Миссия Балашева и Лев Толстой

Шкловский отмечает, что «обстановка Даву сделана еще суровей, чем в источниках» («источники» у Шкловского — это исторические сочинения Михайловского-Данилевского, Богдановича и Тьера). Суровая обстановка Даву анонсирует неприятное развитие событий для Балашева: Даву отобрал письмо, прямо указав парламентеру на его подчиненное положение во французском лагере, и оставил его при своей квартире на неопределенное время (тем самым прервав миссию Балашева). Собственно, с этого момента начинаются испытания для Балашева: при взаимодействии с французской стороной (Даву, Наполеон) ему непрерывно будут указывать на его бессилие. Эта тема бессилия Балашева задана самим характером его миссии и, кстати, была предсказана Александром [14] Слова Александра Балашеву: «Хотя, впрочем, между нами сказать, я и не ожидаю от сей посылки прекращения войны, но пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем ее не мы». То есть царь не скрывал «страдательность» миссии Балашева. См.: «Записка Балашева», стр. 20. . На теме бессилия Балашева фокусирует повествование Толстой. Даву в принципе не скрывал своей позиции и прямо говорил Балашеву: «Я очень желаю, чтобы битва произошла как можно скорее, и тогда можно будет начать переговоры» [15] «Записка Балашева», стр. 23. Эта реплика Даву не попала в роман. .

В этих словах маршала закодирован важный мотив наполеоновского вторжения: классическое для наполеоновских солдат и офицеров представление о ритуале войны («марш-битва-мир»). Этот код фиксируется как одна из ключевых особенностей наполеоновского дискурса, особенность, которая сыграет с наполеоновской армией злую шутку в русскую кампанию. Именно этому коду русское сознание, от царя до простого солдата, противопоставит свое чувство войны 1812 года как борьбы священной, отечественной, непримиримой. Балашев должен был донести это чувство до Наполеона (Александр напрямую ему это поручил [16] Это прямо указывается в записке: Балашев должен был передать Наполеону, что в случае отказа того вывести свои войска за Неман «государь (Александр. — И. Б. ) дает ему (Наполеону. — И. Б. ) слово, докуда хотя один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принять ни одного слова о мире» (там же, стр. 21). ).

Унижение Балашева стало в структуре романа хронологически первым актом насилия французской стороны в войне. Шкловский отметил контрастную перекличку унижения Балашева в начале войны с триумфом над захватчиком в ее завершении. Мотив развертывания войны из интриги, игнорирующей протянутую (пусть и формально) Александром руку, прочувствовал Толстой. Собственно, Даву становится первым реальным проявлением механизма насилия войны 1812 года в романе: конечно, ни парадный Мюрат, ни парадные, тонущие в реке, поляки таковыми не являются. До встречи с Даву читатель имел дело лишь с внешними атрибутами военных действий. Только «железный» маршал воочию воплощает в себе гнусное дело присвоения войной мирной действительности. Прекрасное утро, хорошее настроение, сама миротворческая миссия (все — суть законные явления жизни человека и страны) — все это «съедается» в квартире маршала. Даву первый накладывает на представителя России грубую волю сильного.

Даву уже жил войной и видел в миссии Балашева только неуверенность русских в своем военном положении и их желание обмануть [17] Не для миссии Балашева, но для последующих (более «частных») визитов русских парламентеров во французских лагерь такая мотивация (наряду с разведывательной) имела место. Такие чисто военные цели преследовали поездка В. И. Левенштерна по случаю взятия в русский плен принца Л. Гогенлоэ, августовская поездка М. Ф. Орлова по случаю взятия во французский плен генерала П. А. Тучкова (по ее итогам, правда, Орлов значительно преувеличил численность французской армии, что сказалось на планах русского командования в Бородинском сражении) и др. , искусственно (по военной логике) задержать движение французов. Именно так видели это дело в наполеоновской ставке. Сам Наполеон так хотел рассматривать прибытие Балашева и, узнав о нем, дал прямое указание Даву задержать русского парламентера: Балашев был задержан в квартире маршала на несколько дней (даже когда Даву отбыл вперед вместе со своими наступающими войсками) и был переправлен в Вильно 18 июня, то есть через два дня после вступления туда французов.

Мы подошли к центральному моменту миссии Балашева — к его встрече с Наполеоном. С 18 на 19 июня Балашев ночевал на квартире маршала Бертье (начальник штаба Великой армии), остался доволен приемом, хотя самого маршала не видел. 19 июня у Балашева с Наполеоном состоялось два разговора. Первый — в кабинете, второй — за обедом. Содержание этих разговоров хорошо известно, часто приводится в историографии и цитируется по историческим сочинениям в романе. При всем скепсисе к записке Балашева специалистами обычно признается, что «можно все-таки принять на веру почти все, что Балашев приписывает в этой беседе самому Наполеону, потому что это вполне согласуется с аналогичными, вполне достоверными высказываниями Наполеона в другое время и в беседах с другими лицами» [18] Тарле Е.В.Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. М., «АСТ», 2009, стр. 57. . Действительно, речи Наполеона очень ярко иллюстрируют то настроение, с которым император французов начал войну с Россией.