Сергей Сиротин - Евангелие от Иисуса - Сарамаго в стане еретиков

II. Сарамаго рядом со знаменитыми еретиками

Строя свою концепцию мироздания, демонстрируя обман, заложенный в его метафизическом измерении, Сарамаго обходит стороной наследие, оставленное Отцами Церкви. Это дает право и нам, рассматривая роман писателя, сопоставлять его не с ортодоксальными доктринами, а с взглядами тех, кто, подобно самому писателю, оказался в стане еретиков. Мы остановимся на четверых знаменитых еретиках — философах Серене Кьеркегоре, Фридрихе Ницше, психологе Карле Густаве Юнге и историке Эрнесте Ренане. Отношение всех четверых к христианству было беспокойным, и итогом исканий у каждого стали свои ответы. Ренан увидел в Иисусе великого революционера духа, Кьеркегор постиг парадоксальный смысл веры и, фактически, ее невозможность, Ницше преодолел христианство, выйдя к горизонтам новой морали, а Юнг столкнулся с новой реальностью коллективного бессознательного, парадоксальность которой ставила в тупик. Мы унаследовали все эти достижения, хотя можем и не осознавать этого. Вполне естественно ожидать, что они могут проявиться в культурном облике нашей эпохи. Каким бы богохульником ни был Сарамаго, интерес представляют не столько сами выводы его романа (в силу их слабости), сколько то, как они соседствует с достижениями мысли его выдающихся предшественников.

а) Проблема рассказчика

Одна из первых проблем, с которой мы сталкиваемся, читая роман, — это проблема рассказчика. Сарамаго не раскрывает его имени, и читателю на этот счет остается лишь догадываться. Евангелие не подразумевает авторства Бога, его автором является именно человек. Более того, от евангелиста даже не требуется быть свидетелем описываемых событий. К примеру, уже для Ренана практически не вызывает сомнений тот факт, что “Евангелие от Иоанна” является более поздним и совершенно не типическим произведением по сравнению с синоптическими евангелиями. При историческом подходе также следует понимать, что в первые века христианской эры сосуществовали несколько жизнеописаний Иисуса, и вплоть до первых попыток самоопределения Церкви не было возможности поставить одно выше другого. Единоличное авторство текстов Нового завета также не является доказанным и доказано вряд ли будет, потому что, как пишет Ренан, “ евангелие свидетель слишком ненадежный, ибо нередко здесь встречаются аргументы в пользу двух противоположных положений и, сверх того, потому, что облик Иисуса в Евангелиях изменяется в зависимости от догматических взглядов их редакторов” . Даже если предположить, что некогда существовал некий единый текст об Иисусе, сегодня мы в любом случае имеем дело лишь с его разнородными редакциями.

Между тем вопрос о том, кто является евангелистом в книге Сарамаго, возможно, один из самых главных. Выводы, которые делаются по ходу повествования, получают свое обоснование именно в зависимости от того, как будет решен этот вопрос. Для Сарамаго важно не услышать сказанные самим собой слова, а удостоверить свою правоту перед лицом метафизических сил, тем самым заодно и убив их. Поэтому нам мало очевидного факта, что евангелистом является сам писатель. Важно понять, кого он хотел бы им видеть. Можно сказать наверняка: сам Иисус, вопреки названию, евангелистом не является, поскольку повествование ведется от третьего лица. Вместе с тем отражение внутреннего мира Иисуса таково, что заставляет признать — слова исходят от того, кто имеет к нему непосредственное отношение. Сарамаго не стал делать из романа автобиографию Иисуса, по-видимому, хорошо понимая, что в ней было бы больше бессмысленности, чем сенсации. Письменный рассказ Иисуса о самом себе принципиально невозможен, это противоречит самой основе христианства, религии глубоко личной. Ницше выразил эту позицию со всей определенностью: “ Блаженство — единственная реальность; все остальное — знаки, чтобы говорить о ней” . Иисус едва ли стал бы тратить силы на такие знаки. Их смерть последовала бы сразу же за его собственной, поскольку перестала бы обеспечиваться реальной практикой жизни, которую Ницше как раз и выводил на первый план. Ренан тоже близок к этой позиции, хотя ни о каком предвосхищении ницшеанства речи идти не может. Ренан пишет: “ Человек делался его (Иисуса. — С.С. ) учеником не потому, что верил в то или другое, но потому что привязывался к его личности и начинал его любить” . Ренан видел исторический смысл Евангелий в попытке удержать эту любовь, заменить утраченную реальность проникновенным рассказом о ней.