Андрей Рудалёв - Письмена нового времени

На мой же взгляд, появление этого понятия чуть ли единственное позитивное проявление критической мысли за последние годы. Может это и звучит чрезвычайно пафосно, но кроме толчеи воды в ступе, да перетягивания каната на предмет жива или мертва литкритика, погибла или возродилась из пепла сама литература, она мало, что смогла предложить. Заявив об этом направлении, критика, по сути, начала возвращаться к реализации основной своей функции, продираясь сквозь лес рекламно-пиаровских задач.

Не так давно мне попалась на глаза небольшая статья Романа Сенчина «Не стать насекомым». Удивительным образом она отразила и мое видение ситуации, предупредила о возможной опасности литературного застоя в положении внешнего благополучия:

«Еще два — три года назад я был уверен: вот пришло в литературу новое поколение — поколение двадцатилетних, — и сейчас начнется. Эти ребята писали мощно, ярко, откровенно, в хорошем смысле нелитературно; казалось, их вещи способны вернуть слову вес и ценность, подарят нам новых героев, героев активных, живых, стремящихся изменить мир. Повеяло новыми шестидесятниками…».

«Но перелома всё не наступает. И, кажется, благоприятный момент упущен. После череды громких дебютов двадцатилетние или замолчали, или, что хуже, стали писать традиционно».

Это явление Сенчин обозначил как «привыкание к жизни». То что мы еще недавно обозначали эпитетом «новый» уже плотно вошло в привычку, еще немного и станет дряхлым, ветхим, каким-то заскорузлым недоразумением.

«Люди, из поколения в поколение, проходят период бунта, а затем становятся теми, против кого направлен бунт следующих» — пишет Роман.

Действительно, сформировалось и оформилось молодое-новое поколение литераторов, чему во многом способствовал Форум молодых писателей, уже традиционно проводимый каждую осень в подмосковных Липках. Многие ярко, громко, смело заявили о себе. Само понятие «новое литературное поколение» плотно закрепилось на литературной карте, в том числе и взятыми престижными премиями. Произведения еще недавно никому не известных авторов активно печатаются в авторитетнейшей журнальной периодике, издаются книги… Ситуация может показаться более чем благостной.

Не хотелось бы так думать, но порой создается впечатление, что подспудно куется новая литературная номенклатура, взлелеянная похвалами и чрезмерным вниманием. За разговорами о прорыве, новизне и большими ожиданиями может следовать банальный исход: кристаллизация новой герметичной литературной элиты и не более того. На мой взгляд, против этой унылой и тривиальной перспективы направлена статья Сенчина.

Вместо прорыва, бунта, протеста — «привыкание к жизни». Вместо удивления и радости, страсти и тоски по жизни, начнется унылое инерционно-конъюнктурное движение. Звездочки загораются, движутся по направлению к небосклону и где-то на подступах теряются в однородной массе. Возникают имена, пишутся книги, но они редко переступают за рамки годовых книжных обзоров критиков, после чего становятся достоянием архивариусов.

Хотелось бы верить, что этот феномен — «новая литература», взращенный в новом тысячелетии, не превратится только лишь в раскрученный бренд. Новое поколение не должно потерять ощущение новизны, моложавости, энергии и напора, открытости жизни и интуиции предчувствия нового слова. Оно призвано формировать духовные ориентиры времени, взращивать фундаментальную национальную идеологию, образ культуры будущего. Задач слишком много, чтобы тешить себя игрой в бисер.

А пока новое поколение, действительно, мало что сделало. Но мы все еще ждем и надеемся, что наши большие надежды будут оправданы.

После этой небольшой заметки у того же Романа Сенчина появляется рассказ с недвусмысленным названием «Новый реализм». Если это не манифест, то что? Панегирик? Если не новое дыхание, то что? Заколоченные ставни полуразрушенной хижины? Автор пересыпает устаревший реквизит под названием «новый реализм» нафталином и пакует в дальний сундук?

Поставил ли Роман Сенчин точку на этом направлении, закрыл вопрос или это запятая с многоточием?

Рассказ ведется от третьего лица, в главном герое — литераторе Романе Валерьевиче без труда угадывается сам автор. Сюжет прост: встреча и разговор с иностранками, проявляющими интерес к современной русской прозе. Все что описывается — было десятки раз уже пережито Романом Валерьевичем, все вошло в привычку, движется по накатанной за исключением приключившегося вдруг казуса: одна из участниц встречи — беременная румынка упала в обморок, вызванный выкидышем.