Сергей Чупринин - Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета

Сохранились, хотя, может быть, и утрачивая лидирующую роль, авторы, внутренне сориентированные на классический для России канон — в диапазоне от Белинского до Аполлона Григорьева и Писарева, — то есть самонадеянно полагающие себя не просто полноправными участниками, но творцами, лидерами и архитекторами литературного процесса и соответственно предлагающие публике не столько точные знания или разрозненные мнения о тех или иных писателях, тех или иных книгах, сколько собственные, соперничающие друг с другом версии современной словесности.

Каждый из этих царственных безумцев (в широком диапазоне — от В. Курбатова до Н. Ивановой, от А. Латыниной до В. Бондаренко, от М. Ремизовой до А. Архангельского) [59] Язвительный Белинский (не без оглядки, впрочем, на собственную стратегию) сравнивал таких критиков с несчастным «в доме умалишенных, который, с бумажною короною на голове, величаво и благоуспешно правит своим воображаемым народом, казнит и милует, объявляет войну и заключает мир, благо никто ему не мешает ему в этом почтенном занятии». — Критик с заглавной буквы, поэт, идеолог и аристократ, по-своему сопротивляющийся и эрозии привычного для нашей страны литературоцентризма, и рыночному уплощению. А поскольку каждый из них — по самоощущению писатель par excellence, то и отношения дружбы-вражды связывают их прежде всего с писательской средой. Предпочтительная в этой традиции форма высказывания — аналитическая статья или развернутая рецензия «портретного» типа, то есть тоже статья по сути. Естественное место их пребывания — прежде всего, хотя и не исключительно, на низкооплачиваемых, зато по-прежнему престижных толстожурнальных страницах. Что же касается формы самоорганизации, то для подавляющего большинства из них (из нас) это — Академия русской современной словесности, затем, собственно, и придуманная, чтобы отделить себя и себе подобных от всех тех, кто т оже пишет о книжках, но к Критике как Литературе (с заглавной, оба слова с заглавной буквы!) отношения не имеет.

Тоже (и то же) пишущие о книжках , но не имеющие сознания жреческой призванности и кастовой исключительности и раньше, разумеется, были. Почти каждый из будущих «академиков» начинал ведь, если покопаться в биографиях, с летучих рецензий, с задорных реплик да со случайных заметок — словом, с литературной журналистики как с начальной школы. Но только начинал, ведать не ведая, что в девяностые и особенно в нулевые годы как раз начальная -то школа, не просто станет править бал на глянцевых, а зачастую и газетных страницах, но еще и заявит о своих несомненных преимуществах перед высшей лигой.

В чем же эти преимущества? Например, в несравненно большей оперативности, так как журналистика, это раз, действительно скора на ногу: пока Критик еще только обдумывает , что сказать городу и миру, журналист успевает не только откликнуться на информационный повод, но и гонорар получить. В несравненно большей раскрепощенности, это два, так как Критик пишет с постоянной отягощающей оглядкой на собственную эстетическую программу и собственную репутацию, его суждения вынужденно ответственны и уже в силу этого прогнозируемы, а журналисту оглядываться в общем-то не на что и он решительно ни перед кем и ни перед чем за свои высказывания не отвечает. И не забудем, наконец, про преимущество в несравненно большей общедоступности, поскольку Критик обращается к вымирающей касте серьезных читателей , а журналист — к тем, кого Цветаева называла, помнится, читателямигазет, глотателями пустот, и соответственно не только имеет право, но прямо-таки обязан быть энциклопедически нахватанным (а не образованным), писать занимательно (а не основательно) и, информируя, развлекать (а отнюдь не просвещать) публику.

Позже мы еще пройдемся по этим отличиям, пока же — главное. Традиционная (для России) критика нерыночна по определению, ибо говорит — хоть с писателями, хоть с читателями — от имени Литературы как исторически, конвенциально сложившейся системы и руководствуется почти исключительно Ее высшими (и долгосрочными) интересами, тогда как сегодняшняя литературная журналистика (Борис Кузьминский едко назвал ее гламурной критикой ) всецело представляет рынок с его быстро меняющимися потребностями и защищает почти исключительно права потребителей. Поэтому если, читая газету «Время новостей» или журнал «Новый мир», вы знакомитесь с литературой по Андрею Немзеру или по Ирине Роднянской, то, просматривая «Афишу» или «Еженедельный журнал», мысленно пробегаете вдоль стеллажей книжного супермаркета вместе с Львом Данилкиным или вместе с Галиной Юзефович. Критика «академического» типа влияет (или думает, что влияет) на литературу, критика «журналистского» типа влияет (или хотела бы влиять) на объемы продаж.