Самуил Маршак - В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.

Переводя «Гайавату», Бунин отнюдь не занимался механическим переложением поэмы Генри Лонгфелло, простой заменой английских слов и предложений русскими. Он внес в свой труд присущее ему тонкое и свежее «бунинское» — чувство природы, поэтическое видение мира и то богатство образов, красок и звуков, которое заключено в самом русском словаре.

Оттого-то русский «Гайавата» оказался ничуть не слабее английского. Я бы не побоялся сказать больше: русский перевод этой поэмы, при всей его близости к оригиналу, живет своей жизнью и подчас лучше и непосредственнее передает благоуханную прелесть и причудливость народного сказания, чем английский подлинник.

Переводчик поэтических творений неизбежно окажется механическим перелагателем, если для него мысли, чувства, воля переводимого поэта не станут живыми и своими. К такому переложению остается равнодушен и читатель.

Но дело не только в том, чтобы заново глубоко и по-своему пережить то, что переводишь.

Одного этого мало.

Поэт-переводчик (стихотворец или прозаик) не может и не должен быть глух к голосу своего времени. Недаром каждая эпоха переводит наиболее близких и созвучных ей писателей. Одно поколение выбирает Байрона, другое Эдгара По, [313]Бодлера, [314]Метерлинка, третье — Уитмена, Роберта Бернса, Петефи.

Переводчик не стоит вне идеологической борьбы и не освобождается от идеологической ответственности.

Мы знаем, как сильно отличался первый перевод «Коммунистического манифеста», сделанный Бакуниным, от перевода Плеханова и какие значительные, глубоко принципиальные поправки вносил Ленин в плехановский перевод. [315]

Переводя Бернса, В. Костомаров [316]и некоторые другие дореволюционные стихотворцы превращали этого бунтующего поэта в мирного и благочестивого поселянина, певца идиллической «Скоттии»:

Нельзя перекрашивать писателя другой эпохи в цвет своего времени — это было бы фальсификацией, подделкой. Однако художественный перевод — не нотариальный. Он не бесстрастен. Внимательный глаз читателя и критика всегда уловит в нем почерк века, почерк поколения, индивидуальный почерк поэта-переводчика.

И глубоко заблуждаются те, кто считает, что переводчику стихов и прозы нужны всего только письменный стол с креслом, самопишущая ручка, знание языка, с которого он переводит (или хороший подстрочник), да еще некоторая степень формального мастерства.

Нет, ему нужны также — и прежде всего! — тесное общение с людьми, с народом, знание жизни и живого современного языка, богатый опыт чувств. Без всего этого переводимые стихи и проза будут также бескровны и мертвы, как и оригинальные произведения, созданные людьми, заслонившимися от жизни шорами и шторами.

В эти дни, когда происходит далеко не заурядное на «улице младшего сына» событие — пленум трех правлений Союза писателей, посвященный детской литературе, мне хотелось бы высказать несколько мыслей о нашем общем деле.

Книга для детей, о которой в разные времена думали и заботились крупнейшие писатели века — такие, как Лев Толстой и Горький, — заняла видное и ответственное место в нашей большой литературе. Она давно перестала зависеть от вкусов и коммерческих целей частных издательств, среди которых лишь очень немногие ставили перед собой воспитательные задачи.

Партия и Советское правительство не только создали небывалое по масштабу государственное издательство детской книги, но и дали нам — после введения в стране всеобщей грамотности — великое множество читателей.

Детские книги выходят в баснословных тиражах.

И вот когда я смотрю на шестизначные и семизначные числа тиражей, обозначенные таким скромным, мелким шрифтом на оборотной стороне обложек, я и в самом деле вижу перед собой это море детских голов и думаю: на какую же высокую трибуну поднимаемся мы каждый раз, выступая перед сотнями тысяч и даже миллионами ребят нашей страны!

Перед тем как взобраться на такую трибуну, надо серьезно подумать, с чем же мы идем к нашим многочисленным читателям, какими мыслями, чувствами, знаниями, наблюдениями можем с ними поделиться; есть ли у нас для них какая-нибудь счастливая находка — интересный, сюжетный, целеустремленный рассказ, в котором идея, мораль не вылезают наружу, как пружины из старого матраца, а заложены достаточно глубоко; или, может быть, мы припасли для них полновесные строчки стихов, не изготовленных холодным способом, а продиктованных настоящим поэтическим чувством и потому запоминающихся надолго; или, наконец, мы хотим порадовать ребят доброй шуткой — веселой и причудливой историей, которая тоже нужна им для питания и здорового роста.