Самуил Маршак - В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.

С какой гордостью их новые родители говорят о том, что за три-четыре месяца дети стали совсем неузнаваемы.

«Моя Лелечка, когда я брала ее, была совсем больная, лежала в кроватке. Бледненькая была, как эта стенка. Она плохо ходила, говорила. А теперь только и слышен дома ее голосок».

Ребята крепко привязываются к людям, которые их приютили и усыновили.

Вероятно, ранняя и внезапная утрата родного дома, семьи, матери научила их больше дорожить домашним теплом и заботой, чем дорожат дети, еще никогда ничего и никого не терявшие.

С какой-то ревнивой страстностью повторяют они по всякому подходящему и неподходящему поводу отнятое у них и вновь подаренное им слово «мама».

«Где моя мама? Пусть моя мама возьмет меня на руки».

Одна из новых матерей — школьная учительница — рассказывает:

«Как-то раз я взяла своего Алика с собой в школу. Там он разговорился с девочкой из первого класса. Алик сказал: „Вот моя мама. Она пришла на собранье“. А девочка говорит: „Это совсем не твоя мама, она чужая, она — моя учительница“. Мальчик долго не мог успокоиться. Дома он целый вечер плакал и повторял: „Разве ты не моя мама? Я не чужой, я свой. Ты — моя мама. Разве ты только девочкина учительница? Я не чужой, я свой…“»

Бывают случаи, когда приемные родители, чтобы не разлучать между собой братьев и сестер, берут в дом сразу двоих и даже троих детей.

А там, где оказывается им не под силу, где братьев и сестер приходится разъединять, брать в разные семьи, — там эти семьи вступают между собой в новые родственные отношения.

Об этом трогательно рассказывает одна из матерей, учительница Вишняковской сельской школы Егерева:

«И вот мы, две учительницы, живущие недалеко друг от друга, сроднились и стали близкими из-за наших ребят. Мы взяли двух братьев: я — старшего, Аркадия, она — младшего, пятилетнего Вовочку. Теперь я чувствую, что она мне как родная сестра, такие мы близкие!..»

Эта связь, возникающая между отдельными семьями, как бы сливает их в одну огромную семью, объединенную отцовской, материнской, братской любовью.

Дети перестают быть сиротами, переступая через порог незнакомого, чужого дома.

Впрочем, и самое слово «сирота» теряет у нас право на существование.

«Давайте, выкинем это слово из нашего обихода, — говорит учительница Егерева. — Не может быть сирот в стране, где мы все матери… Давайте говорить о наших родных детях, а не о сиротах».

Все, кто слышал эту простую, глубоко сердечную речь учительницы Егеревой, не мог не почувствовать счастливой гордости за человека, за наш народ.

Нет, фашистам не удастся отнять у наших детей будущее, разрушить наши семьи, наши дома!

Люди у нас сильны и на фронте, и в тылу. Бесконечны жизненные силы нашего народа, а жизнь всегда побеждает смерть!

То, что стало смешным, перестает быть страшным.

Сатира — отличное противоядие вредоносным идеям и лженаучным теориям.

Она умеет бороться с изощренной ложью и самой злостной клеветой.

У нее богатый многовековый опыт в борьбе с мракобесием и тупой косностью. Это она пером Рабле и Сервантеса одолела упорные и живучие предрассудки средневековья.

Подумать только — у наших сатириков сегодняшнего дня такие предки, как Эразм из Роттердама и Свифт, Вольтер и Беранже, Гоголь, Салтыков и Чехов.

Вольно же нам отказываться от всей этой блестящей галереи предков и заменять ее одной фотографической карточкой Аркадия Тимофеевича Аверченко. [263]

Нечего и говорить, Аверченко был талантливым писателем, а в последние годы жизни, когда предметом его юмора сделался он сам и его собратья-эмигранты, этот юмор стал глубже, горячей, достиг остроты сатиры.

Но все же не у Аверченко должны мы учиться. Даже от самых лучших его страниц отдает некоторым самодовольством и обывательщиной, Дононом и скетинг-ринком протопоповских времен.

Наш Зощенко имеет больше прав на место в ряду русских сатириков. Мысли его серьезнее, литературные задачи крупнее, а стиль своеобразнее.

Вспоминая нашу юность, мы часто переоцениваем юмор предреволюционных лет. А между тем сатирические стихи Маяковского своим пафосом, силой, неожиданностью и свежестью мысли далеко оставили позади «Сатирикон», в котором он сам же работал смолоду.

В предреволюционные годы молодые прозаики не решались браться за такие смелые дела, как сатирический роман, написанный Ильфом и Петровым.

Ни у одного из тогдашних молодых поэтов не было запаса наблюдений и чувств, чтобы взяться за такую героическую и в то же время шутливую стихотворную повесть, как «Василий Теркин» Твардовского.