Сергей Беляков - Сборник критических статей Сергея Белякова

Точно так же герой преодолевает отвращение к смерти, к “рубиново-светящемуся” штыку, вошедшему немцу в живот.

Конфликт разума и воли с человеческой природой, со страхом смерти, с инстинктом самосохранения неизбежно ведет к гибели. Разорванность сознания и природы делает такого совестливого человека, как герой Константина Воробьева, крайне уязвимым на войне. От стыда и отчаяния застрелился Рюмин. Сергей (“Крик”) честно исполнил приказ неумного командира и попал в плен. Во время страшного боя в лесу, когда немцы практически безнаказанно расправлялись с плохо вооруженными курсантами, Алексей порывается выскочить из укрытия на верную смерть, а затем пытается застрелиться. Лишь чудо несколько раз спасает его от смерти.

Спасает Алексея не только собственное желание жить, все-таки одержавший победу мудрый природный инстинкт. От самоубийственного поступка его удерживает товарищ, безымянный курсант из третьего взвода. Этот малозначительный на первый взгляд персонаж очень важен для нас. Алексей сначала принимает его за труса, дезертировавшего с поля боя. Но курсант оказался не трусом. В рукопашной он заколол трех немцев, заколол, видимо, хладнокровно. По крайней мере, в отличие от Алексея, не испытывая ни отвращения, ни тошноты, да еще и немецкий “игрушечно-великолепный” автомат прихватил, и свою СВТ сохранил. Не трус, но от безнадежного боя уклонился. Вот здесь и проявляется, очевидно, различие между храбрым, честным, мужественным человеком на войне и настоящим человеком войны. Последний не столько понимает, сколько чувствует законы войны, знает, когда необходимо проявить мужество, а когда лучше отступить. Отступить не только ради спасения жизни, но и для будущей победы. “Не надо, товарищ лейтенант! Мы ничего не сможем… Нам надо остаться живыми, слышите? Мы их, гадов, потом всех…”

На войне он как дома. В почти безнадежной ситуации находит единственно возможный выход. И надо признать, на войне от него и в самом деле больше пользы. Немцев больше убил и сам жив остался.

У Константина Воробьева есть несколько героев, напоминающих образ человека войны. Кроме курсанта из третьего взвода к ним относятся помкомвзвода Васюков в “Крике” и, может быть, “упоенный буйной радостью первой победы” Гуляев (“Убиты под Москвой”). Их отличия от Алексея, Рюмина и большинства курсантов не столько мировоззренческие, сколько психофизиологические. Война для них не так страшна, загадочна, необъяснима и трагична, как для Алексея, Рюмина, Сергея. Они не стараются понять смысл происходящего, но кожей чувствуют его. Поэтому храбрый курсант в безнадежном положении находит спасительное укрытие, его не мучает совесть, трагедию гибели товарищей он переживает легче, в будущей победе не сомневается.

…Сам Константин Воробьев может служить образцом храброго и мужественного, но все-таки не рожденного воевать человека. Сильный и красивый мужчина, профессиональный военный, он пережил плен, бежал из концлагеря, сражался в партизанском отряде. Если бы не война, не концлагеря (среди них был и Саласпилс), не тиф, побеги, изнурительная партизанская война, то, щедро одаренный природой (его мать прожила восемьдесят лет, дед умер в девяносто шесть), он прожил бы долгую жизнь. Война отняла физическое здоровье и осталась в душе незаживающей раной. Этих потерянных лет, здоровья, подорванного на войне, ему не хватило, чтобы дожить до отмены цензуры, чтобы написать продолжение “Крика” и сказать свою правду о войне, как успел ее сказать Виктор Астафьев. Но и тогда, в шестидесятые годы, ему удалось создать исключительно достоверный, приближенный к недостижимой исторической правде образ человека на войне.

Итак, Воробьев, Лимонов, Проханов. Выбор героев может показаться субъективным и случайным. Субъективно, да. Но не случайно. Я хотел еще раз напомнить о военных повестях Константина Воробьева. Боюсь, не всякий читатель знаком с ними. “Чеченские” романы Проханова тоже знают мало. Политические убеждения и в особенности имидж автора создают барьер между ним и “либеральным” читателем, тем более “либеральной” критикой. Эдуарда Лимонова давно уже воспринимают прежде всего как политического деятеля, а он художник. Моя картина неполна. Есть и другие типы человека войны. Для меня бесспорно другое: вопреки известному афоризму, солдатами именно рождаются. “Человек войны” — природный феномен, характерный для разных времен и народов. Примерам нет числа. Позволю себе привести только один.