Поль Верлен: Шарль Бодлер

Публика одинакова во все времена. Критики — признаем это — лучше осознают свой долг, состоящий не в том, чтобы подвывать, угождая вкусам публики, а чтобы привести эту враждебную или безразличную толпу к подлинным ценностям искусства и поэзии, хочет она того или нет. Публика подобна дурно воспитанному ребенку, которого необходимо исправлять.

Глубочайшая оригинальность Шарля Бодлера кроется, на мой взгляд, в его манере представлять современного человека; под этим понятием — современный человек, — по причине, которая вскоре будет выяснена, я не подразумеваю человека морального, политического и общественного. Речь здесь идет о современном человеке из плоти и крови, который был создан изысками нашей цивилизации, о современном человеке с его обостренными и вибрирующими чувствами, с его изощренным умом, с его мозгом, напитанным табаком, с его кровью, воспламененной алкоголем, одним словом, об истинном bilio-nerveux [2] Нервический желчевик ( франц. ). Сам Бодлер в записках «Мое обнаженное сердце» (фрагмент XL) охарактеризовал себя как «un paresseux nerveux», «нервического лентяя». , как сказал бы И. Тэн. Эту, так сказать, индивидуальность чувств Шарль Бодлер, я повторяю, представляет в типическом аспекте, выводя, если угодно, героя века. В некоторых строках «Цветов зла» эта индивидуальность получила столь яркое проявление, что ничего подобного вы не найдете нигде, даже у Г. Гейне. Поэтому я считаю, что историк нашего времени, дабы не оказаться поверхностным, должен внимательно и благоговейно пролистать эту книгу, квинтэссенцию нашей эпохи, воплощение ее наиболее характерных черт. В доказательство возьмем для начала любовные стихотворения в «Цветах зла». Каким же образом автор выражает любовное чувство, это восхитительнейшее из общих мест, которое облекалось во все возможные поэтические формы? Подобно язычнику, как Гёте, христианину, как Петрарка, или ребенку, как Мюссе? Ничего подобного у него нет, и в этом его великая заслуга. Рассуждать о вечных темах, будь то идеи или чувства, не повторяя того, что было сказано ранее, — вот в чем, наверное, будущее поэзии и, уж во всяком случае безусловно, именно это отличает истинных поэтов от второстепенных. Любовь в стихах Ш. Бодлера — это любовь парижанина XIX века, нечто лихорадочное и вместе с тем рассудочное; страсть здесь перемежается размышлениями, и если временами нервы одерживают верх над разумением, усиливая воздействие чувств, то знаменитое nescio quid amarum [3] Некая горечь ( лат. ). Неточная цитата из поэмы Лукреция «О природе вещей», IV, 1133–1134. Лукреция, которое есть не что иное, как непреодолимая тяга души к вечно ускользающему идеалу, без устали нашептывает на ухо одержимому свой беспощадный призыв к порядку. Но сумел ли я четко выразить свою мысль? Быть может, несколько цитат сделают ее яснее:

И, наконец, в этом знаменитом и столь плохо понятом стихотворении «Падаль», автор, ужасающе и вместе с тем блистательно описав «гордый остов», обращается к своей возлюбленной и заканчивает тремя поразительными строфами, в которых любовь в своем поиске идеала оказывается сильнее смерти. Прочтите лучше эти изысканные строки: