Джеймс Лаудер: За стеной: тайны «Песни льда и огня» Джорджа Р. Р. Мартина

За пять книг Мартин не устал убивать семейных мужчин, женщин, детей, младенцев и собак, однако особое презрение он, судя по всему, испытывает к благородным героям, которыми кишит традиционное фэнтези. «Но герой никогда не погибает. Я должен стать героем», – говорит Квентин Мартелл в «Танце с драконами» незадолго до того, как его поджаривают. Стремление Квентина к славе и ошибочное самомнение напоминают Дон Кихота – таким образом, фэнтези завершает круг, насмехаясь над собственным прошлым полуторавековой давности, а не над мифами, в которых черпал вдохновение Сервантес.

Конечно, слова – пустой звук, но с высокой долей вероятности можно предположить, что «Песнь льда и огня» также нарушит самый священный из законов фэнтези: жили долго и счастливо . Вряд ли счастливый конец ждет кого бы то ни было, даже Тириона. «Одним из опорных столбов фэнтези является вера в то, что успешная история должна окончиться радостно», – утверждают «Иные миры», однако в Семи Королевствах радость скорее приносит кубок вина или девица, нежели победа над злом.

Учитывая впечатляющие отклонения от самых важных фэнтезийных канонов, можно ожидать, что «Песнь льда и огня» станет сагой, которая наконец освободит фэнтези из жанрового гетто и позволит напрямую сравнивать его со, скажем, «Свободой» (2010) Джонатана Франзена, столь же объемным трудом о человеческих ошибках и предательстве. В какой-то степени это уже произошло: в своем блоге Мартин отметил, что «Тайм» назвала «Танец с драконами» «лучшей книгой года (не лучшим фэнтези года и не лучшей НФ-книгой года, но Лучшей Книгой, точка)».

Однако некоторые критики, возможно, напуганные невысокими продажами литературной беллетристики, буквально восстали против жанра. Романист Эдвард Докс отмечает в «Обсервере»: «Жанровые писатели не могут утверждать, что получили все. Отдайте им деньги и продажи […]. Но не позволяйте им думать, будто эти вещи свидетельствуют о ценности и масштабности их работ». Мартин Эмис в сборнике эссе с соответствующим названием «Война с клише» (2001) пишет: «Когда мы читаем, мы не просто наслаждаемся письменным словом […]. Мы устанавливаем связь с разумом автора». Его утверждение подразумевает, что источником жанровой беллетристики являются умы не уникальные, а обыденные, желающие всего лишь заработать на аудитории, которую привлекают безопасность и предсказуемость.

Можно возразить, что ум Джорджа Р. Р. Мартина вполне уникален: его обладатель родился в Бэйонне, штат Нью-Джерси, вырос в фэндоме комиксов, стал экспертом по Лавкрафту и Толкину (как гласит сборник «Ретроспектива»), был закален жестокостью Голливуда и настолько обожает ролевые игры, что «потерял» на них целый год. Однако прожженные критики «научной фантастики & фэнтези» могут с полным правом счесть эти характеристики доказательством того, что Мартин не ушел далеко от своих корней, что его книги – лишь круто замешанные фэнтезийные сериалы. И еще хуже звучат снисходительные отзывы читателей-литераторов, которым понравились трущобы Вестероса, таких как автор мемуаров Доминика Браунинг, назвавшая Мартина альтернативой Толстому в вышедшей в 2012 году в «Нью-Йорк таймс» статье, озаглавленной «Учась любить развлекательное чтиво».

Некоторые критики сочли работы Мартина достойными подняться над жанровым бульоном. В критической статье 2011 года, посвященной «Танцу с драконами», «Нью-Йорк таймс» недвусмысленно провозгласила, что Мартин лучше Толкина, назвав его сагу «ветвистым и панорамным романом XIX века, обряженным в фэнтезийный шутовской костюм». А Ник Джеверс из «Инфинити плас» аплодирует Мартину за умелое использование жанра в критической статье, посвященной вампирскому роману «Грезы Февра» (1982): «Его декадентское полотно способно отобразить умирающие планеты, гибель современной эпохи или долгий упадок рыцарства, однако ключевой тональностью всегда остается утрата». Эти слова приятны, но, судя по всему, их источник находится за пределами жанра фэнтези и представляет собой утонченного мыслителя, на которого произвели впечатление игры безумных строителей миров вроде Лавкрафта. Немногие из критиков отважились подойти к «Песни льда и огня» изнутри жанра и установить, что именно делает эту сагу такой незабываемой.

Говоря простым языком, «Песнь льда и огня» претендует на титул в фэнтезийной литературе, о котором со времен научной романтики задумывался каждый: «Самый сложный мир». В нем живут сотни персонажей, он обладает пугающей и детальной хронологией и, на момент написания этого эссе, имеет более 4500 статей в собственном вики-разделе. Читатели, не вышедшие за рамки книг, чтобы исследовать дополнительные материалы – не погрузившиеся в дополнительные сведения, – не ощутили в полной мере его уникальность. Можно, например, прочесть предложение из «Танца с драконами» и ничего в нем не понять: «Сапожник рассказал им, как тело Короля-Мясника выкопали и одели в медные доспехи, когда Зеленой Благодати Астапора было видение, что он избавит город от юнкайцев». Упомянутые четыре имени собственных требуют четырех обращений к карте или приложениям, если прежде вы были невнимательны, и превращают «Песнь льда и огня» в такое же произведение искусства, как любой другой модернистский литературный шедевр несколько иного, не столь увлекательного рода.