Вадим Чирков - Зажги звезду. Рассказы о красных следопытах

Но были у меня и радости. Первая — сын, который пошел путем отца. Валерий всегда помнил о нем, фотография отца висела в его комнате — та, которую вы видели, в летчицком шлеме, в комбинезоне.

И еще. Как-то приехал к нам товарищ Николая. Жаль, я запомнила только его фамилию: Гусев, и то, что он то ли из Тулы, то ли из Тульской области. Было это давно, я и не знала, что больше не увижу его. Гусев был вместе с Николаем в плену. Он немного рассказал нам о пребывании их в немецких концлагерях, об их побегах, поимках, пытках, рабском труде — бесконечной цепи страданий и надежд. Почему-то он упоминал генерала Карбышева — что его пример вдохновлял их на жизнь. Но особенно важно было для меня услышать, что… «Николаю надо поставить памятник — это слова Гусева — за его неисчерпаемое мужество и русскую гордость». Говорил, что оба они в свои 27 лет были седые…

Мы с Валерием благодарны вам за все, что вы сделали для нас, и особенно за то, что отвели место в вашем музее для памяти о Николае Макарове, погибшем над вашим селом, похороненном в вашем селе…»

Таких судеб было немало в те тяжкие для страны годы.

В 1941 году фронтовой корреспондент «Красной Звезды» поэт Константин Симонов написал стихотворение, которое стало известно всем в стране — тем, кто воевал, и тем, кто ждал. Оно было о самом главном:

В письме Марии Петровны ребята нашли строчку «Я умела ждать», — она из этого стихотворения.

Наверняка знал его и Николай Макаров.

Оно было песней обоих в черные дни и ночи разлуки:

— Что же пережил Николай Макаров за те два года, о которых сказано в его письме всего несколько слов? — Этот вопрос задавали себе следопыты села над Днестром.

В письмах тех лет нельзя было говорить о том, что могло оказаться военной тайной.

Военной тайной было пребывание в немецком плену раненого советского летчика. Не подлежала разглашению проверка его после плена. А проверка была суровой.

Но, судя по тому, что Макарову снова доверили боевой самолет, он прошел проверку.

Значит, и в плену советский летчик вел себя достойно.

Но кто может об этом рассказать? О немецком концлагере и побеге оттуда, о том, как патриоты были пойманы, что испытали, что выдержали — кто об этом расскажет?

Пока только Гусев, товарищ Николая Макарова по плену, который много лет назад заходил к Марии Петровне.

Он говорил тогда, что их вдохновлял пример Карбышева.

Личный пример или только слухи о нем?

Генерал-майор Карбышев с начала войны находился в немецких концлагерях. В каких?

Книжка Евгения Решина «Генерал Карбышев» ответила следопытам на вопрос: шталаг-324 у польского города Острув-Мазовецки, Замостье, офлаг XIII-Д близ немецкого города Хаммельбурга, тюрьмы Берлина, Бреслау, Нюрнберга, лагеря уничтожения Флоссенбург, Майданен, Освенцим, Заксенхаузен, Маутхаузен…

В офлаге XIII-Д Николай Дмитриевич Карбышев написал знаменитые «Правила поведения советских людей в фашистском плену». Восьмой пункт этого кодекса чести советского человека гласил: «При первой возможности совершать побеги из плена».

Карбышев сам комплектовал группы побега.

Может быть, он и напутствовал в одну из ненастных ночей сорок четвертого года решившихся на побег храбрецов, среди которых был и летчик Николай Макаров?

…Человека по фамилии Гусев, который живет не то в Туле, не то в Тульской области, начали искать следопыты села Спея.

Если они найдут его, будет раскрыт еще один подвиг Великой Отечественной войны.

Во все времена люди чтили могилы родных и близких. Над ними воздвигали памятники и сажали деревья и цветы, их обносили оградами, к ним приходили — поплакать, поговорить, помолчать, даже этим молчанием отдавая долг памяти и благодарности тому, кто был близок при жизни.

Могилы войны!..

Братские, для которых подчас использовалась воронка от взрыва бомбы и где помещались десятки павших, одиночные — то близ дерева, то у камня, чтобы найти после, — а то и в степи, где над невысоким холмиком укреплялась фанерка или дощечка, на которой химическим карандашом написано имя солдата и дата его гибели. Бой звал вперед, перед мертвым извинялись, как перед живым: прости, браток, надо идти. Мы еще вернемся к тебе…