Вы спрашиваете, о чем я думал в те дни?
В Кронштадте тогда, как вы помните, много было событий. Таллинский переход, ханковский переход, круглосуточные бомбежки и обстрелы, петергофский десант — все это сплелось в общий узел грозного осеннего сорок первого. О десанте, как мне помнится, знали немногие.
Коротко о себе.
В июне сорок второго года, после жестокой зимы, я семнадцатилетним добровольно (до этого меня не брали) пошел на службу и попал в морскую бригаду, которая незадолго перед этим прибыла с Невской Дубровки. Уцелевшие моряки рассказывали о тяжелых боях на Невском «пятачке».
Мы, кронштадтцы двадцать четвертого года рождения, пополнили бригаду. Она стала называться двести шестидесятой бригадой морской пехоты.
В зимние месяцы сорок второго, сорок третьего и начала сорок четвертого мы несли оборону на льду между Кронштадтом и Новым Петергофом. Потом — освобождение Петергофа, десанты на острова Койвастского архипелага, Выборгского, десанты в Таллин, Палдиски, на Эзель и косу Фриш-Нерунг. Ну конечно, в перерывах между боями были и медсанбаты.
Вот коротко и все.
Читатели заметили, должно быть, даты, стоящие под стихотворениями, дополняющими наш рассказ. Многие из них писались в военное время. К ним можно добавить еще одно — «Сыновья Кронштадта», опубликованное в газете «Красный Балтийский флот» весной 1942 года. Здесь описывался конкретный подвиг, совершенный под Петергофом.
…Не увидишь — глазам не поверишь!
Дымно черен, безжалостно ал,
Петергофский замученный берег,
Как зажженная нефть, полыхал.
И уже расступались сугробы,
Но стремительный сдавлен поток,
На пути, перекошенный злобой,
Лютый огненный дзота глазок.
Пули бьют! Не поднимешь голов.
Впереди краснофлотцев —
Зубков.
Непреклонный, в пылающей буре
Он броском исполинским одним
К пулеметной припал амбразуре
И закрыл ее сердцем своим.
Воскрешая отвагу твою,
В грозных схватках и подвигах новых
Пронесем, словно знамя в бою,
Мы бессмертное имя Зубкова.
Сохранилась с тех дней и фронтовая запись, сделанная в Кронштадте.
«…— Посмотрите, — протянул командир листок. — Пишет комсомолец Федор Несвириденко. «Три моих брата все на Балтике. Я самый младший, меня воспитал Ленинский комсомол. Пошлите меня в отряд моряков на защиту города Ленина. Я прошу Вас, товарищ командир, как дорогого своего отца, — удовлетворите мою просьбу».
— Позвать Несвириденко! — приказал командир вестовому.
Краснофлотец, совсем еще мальчик, пришел так быстро, словно он ждал где-то поблизости.
— Прибыл по вашему приказанию.
Командир, старый балтийский артиллерист, сражающийся уже третью войну, смотрел на юношу. Он закашлялся, вытер рукой глаза. «Всем отказываю, ему не могу отказать. Пошлю!»
…Зима в Кронштадте, зима на фортах.
Позднее на улице Ленина мы еще раз повстречали Несвириденко. Его трудно было узнать. Маленький, в свитере, вязаной круглой шапочке, он пришел на лыжах в Кронштадт с южного берега.
— Я был в бою уже восемь раз. У нас ребята со всех кораблей, с крейсера «Киров», с плавбазы «9-е Января», с линкора.
Федя рассказал о недавнем бое:
— Готовились мы к операции. Вечер, сидим у костра в землянке, ждем приказа о выступлении. Сосны шумят, снега намело. О чем мы только не переговорили. О Ленинграде вспомнили… Хороший у нас командир, смелый, лейтенант Зубков, душу каждого знает. Я сказал ему: «Хочу стать пулеметчиком. Ручной пулемет я изучил». — «Хорошо, поговорим после боя. А сейчас пора выступать!»
Пошли на лыжах. Впереди пулеметчик Вася Хозяинов, бывший краснофлотец с плавбазы, за ним я.
А ночь светлая, луна демаскирует нас. Но мы сливаемся халатами со снегом — и незаметны. Сняли лыжи, подползли к самым вражеским укреплениям.
Здесь наш взвод натолкнулся на сильный огонь немцев. Хозяинов выдвинулся вперед, — он решил уничтожить пулеметчика, засевшего в дзоте.
Через короткое время дзот перестал стрелять. Мне хорошо было видно, как, скошенные огнем пулемета, падали немецкие солдаты, спешившие на подкрепление.
В это время нас стали забрасывать минами. Мне показалось, я оглох, — такой был грохот. Вася продолжал вести огонь, искусно меняя боевую позицию.
— Взрывной волной его швырнуло. Я подполз к другу. Вижу — он, раненый, пулемета из рук не выпускает.
Только когда подполз к нему связной от лейтенанта Зубкова с приказанием отходить — передал он мне свое верное оружие со словами «держи крепко»…»
Читать дальше