Грегуар Шамаю - Теория дрона

Возможно, Даймонд хотела сказать нечто подобное, отмечая, что в принятии решения стрелять или нет в голого солдата важно становление нашей «общей человечности». Она добавляет: «Это страх, что смысл нашей общей человечности был притуплен войной во Вьетнаме, которая стала причиной стольких конфликтов в нашей стране. Не только потому, что на ней погибали “наши”, не только из-за “отвращения от потерь”, но, возможно и скорее всего, потому, что в это событие было вовлечено становление общей человечности, которая могла быть утрачена» 482.

Одним из лозунгов, популярных в свое время у части манифестантов, протестовавших против войны во Вьетнаме, был:

«Мы не нация убийц». Что отсылало к некоторой идее о том, чем «мы» были, или же, как нам кажется, «мы» хотим быть, или о том, с чем мы точно не хотим ассоциироваться. Точка зрения, которая отвергает государственное насилие, отсылая к сущности конституирующего субъекта, который отождествляется здесь с национальным или народным «мы», вне всякого сомнения, является мощной критической позицией.

В каком-то смысле оно отозвалось эхом в антивоенных движениях, которые в двухтысячные годы сложились в США под лозунгом «not in our name» – не от нашего имени. Эта субъективная позиция конституирующего «мы» («мы, народ…»), которое отказывалось стать соучастником вооруженного насилия, публично выражая недоверие своим руководителям, но в этот раз не в националистической формулировке:

Не от нашего имени

вы будете вторгаться в другие страны,

бомбить мирных жителей и все так же убивать детей,

пока история будет идти своим чередом

по могилам безымянных усопших 483.

Но два этих лозунга не полностью совпадают, и при всем их мнимом сходстве их различие имеет решающее политическое значение. Потому что в протесте против государственного насилия важно не только то, чем «мы» из-за него становимся, но и тот тип «нас», которое оно предполагает 484.

Лозунг «мы не нация убийц» возлагает определяющую идентификацию «нас» на нацию, в режиме сохранения ее подлинной сущности или утверждения заново ее конституирующей идентичности, скорее мифической, чем реальной.

Даже в том случае, если приходится в режиме отрицания выдвигать сомнительный тезис, который может быть легко оспорен, если вспомнить, что учреждающее эту нацию событие было связано с геноцидом индейского населения.

«Не от нашего имени» в этом смысле действует прямо противоположным образом: вместо того, чтобы заново утвердить тождество с неким мифическим и заранее заданным «мы», которое противопоставляется «вам» в самом акте разрыва и которое в самом этом разрыве не забывает преемственности истории, течение которой слишком часто шло «по могилам безымянных усопших».

«Пока белые протестовали под плакатами “мы не нация убийц”, афроамериканцы, – пишет историк антивоенного движения, – проводили параллели между убийствами во Вьетнаме и своим собственным положением. 3 января 1966 года активист борьбы за гражданские права Сэмюэль Янг был убит в Алабаме, когда он попробовал воспользоваться туалетом для белых.

В своем коммюнике SNCC (Student Non-violent Coordinating Comitee [44]) настаивал на том, что это убийство “ничем не отличалось от убийств мирных вьетнамцев, в обоих случаях американское правительство несет большую долю ответственности за эти смерти”» 485. Если война отвергалась движениями за права черных, которые видели в ней «войну белого человека против цветных», то явно не с позиции действующего лица, которое солидаризируется с совершенным им актом, но с другой позиции, с которой это насилие признается и отвергается что там, что здесь: с позиции мишени.

* * *

Этот призыв может дать нам сегодня еще один, более глобальный урок для дня сегодняшнего: не забывать, чем «мы» становимся, используя новое оружие, когда им начнут оснащать не только армию, но и государственные силы правопорядка.

Мы становимся их потенциальными мишенями.

Как обычно, все начинается с периферии, за рубежом и за пределами наших границ. Летом 2012 года мы могли прочесть в прессе: «Новейшая система наблюдения под названием Kestrel была протестирована в ходе операций, проводившихся на границе США и Мексики» 486. Это шар-дрон, что-то вроде цеппелина, оборудованного камерами, который «не просто передает операторам изображения в реальном времени, но и сохраняет все события в памяти» 487. После месяца работы в тестовом режиме пограничная служба объявила о своем намерении прибрести этот аппарат. Руководитель фирмы делает вывод: «Мы полагаем, у нас есть значительный внутренний рынок» 488. Мы также узнаем, что американский конгресс дал поручение FAA [45](организации, ответственной за воздушный трафик) интегрировать беспилотные устройства в американское воздушное пространство к 2015 году 489.