Артем Драбкин - Я дрался в штрафбате. «Искупить кровью!»

Пленный немец шел со мной по воде послушно, с каждым шагом становилось все глубже и глубже, и, когда мы залезли в реку, немец сказал, что он не умеет плавать! Сбоку отходила маленькая группа разведчиков и несла раненого Бориса Самойлина. Я решил догнать эту группу, но мой немец начал тонуть, ухватился за меня и потащил на дно. В этот момент прямо рядом с нами разорвался снаряд.

Я оказался под водой и в этот момент оттолкнулся от немца и всплыл.

В борьбе с утопающим свой автомат я уронил на дно реки.

Нырнул за немцем, а он уже «готов», захлебнулся…

Через реку добрался целым. Но я знал, что мне без оружия возвращаться в роту нельзя. У меня был автомат ППС, но я подобрал в воде рядом с убитым солдатом автомат ППД. Примкнул к группе, которая выносила с поля боя раненого Самойлина. Остатки батальонов вышли к Ластомиру, где уже находился штаб бригады. Артиллерия по-прежнему еще была на правом берегу. Рассказал в штабе бригады, что произошло во время штурма и как погиб Парамонов.

Пришел в свою роту, с трудом веря, что остался живой.

И честно рассказал своим ребятам, как утонул пленный немец и как я потерял свой автомат ППС и вернулся с «чужим» оружием.

Но мой «близкий друг», старший сержант Николаенко, находившийся со своей группой при штабе бригады во время штурма Лажковец, сразу донес начальству о том, что произошло, а тот пошел в Смерш бригады.

И решили меня отправить в штрафную роту. Никакого допроса или суда надо мной не было. Только командир 2-го взвода нашей разведроты старший лейтенант Носов формально снял с меня показания.

А потом в роту принесли приказ, кстати, подписанный командиром бригады полковником Барашем, о моей отправке в штрафную роту — «искупать вину кровью». Удивительно, что никто со мной больше не разговаривал, штаб бригады я больше не интересовал.

Ротный, капитан Сергеев, ничего не мог поделать…

Ребята и лейтенант Чернов «проводили меня в последний путь».

Штрафная рота находилась на переформировке в восьми километрах от места дислокации нашей бригады. Туда я и отправился. Без конвоя… Про себя проклиная все на свете

В отчаяние я не впадал, но ощущение на душе было поганое, «ни за хрен собачий в штрафную попал», и тем не менее…

Понимаете, в чем тут дело: к тому времени я настолько «задубел» и очерствел сердцем и душой, что был готов к любому испытанию.

Но мое пребывание в штрафной роте было недолгим, и, возможно, только поэтому этот «штрафной» период я не вспоминаю с болью.

Пришел к штрафникам. Вдруг слышу крик: «Бл…! Не может быть! Это же знаменитый разведчик Сашка Слуцкий!» Оказалось, что меня узнал один из дивизионных разведчиков, тоже «загремевший» в штрафную роту.

С ним мы были знакомы раньше, по совместному поиску.

Наша группа Самойлина — Чернова и так была достаточно известной среди разведчиков фронта, а после того как про нас написали статью в центральной армейской газете, мы стали как бы «звездами местного значения». Дивизионный разведчик сразу побежал к командиру штрафной роты, к старшему лейтенанту, и рассказал, мол, к нам «лично товарищ Слуцкий пожаловал».

Кроме командира роты, офицеров в штрафной больше не осталось.

Он собрал с роты нас, трех человек, все бывшие разведчики, и сказал: «Ребята, будете моей правой рукой, моими советниками».

Дней за десять в роту согнали человек сто из окрестных частей.

Собралась приличная публика. Многие попали в штрафную роту за сущие мелочи или из-за командирского самодурства и беспредела.

Почти две недели мы стояли на месте. Гармонь, шутки-прибаутки.

Никто с горя не вешался. Я не припомню гнетущей атмосферы в роте в эти дни. Для пехотинца-окопника вообще почти без разницы, в какой роте воевать — в стрелковой или в штрафной. Нет, было нормально.

Расстрелом на месте нам не угрожали. Уголовников к нам не привозили.

Кормили прилично. Так что никаких «страстей-мордастей» и прочих «кошмаров-ужасов» я о своем пребывании в штрафной роте рассказать не могу.

А потом нам выдали автоматы, боеприпасы, подвели к линии фронта и приказали взять штурмом какой-то населенный пункт. Пошли в атаку.

Разведчикам поручили вести в атаку каждому по взводу. Взяли село.

Бой не был каким-то особо кровавым. Где-то с полроты всего потеряли.

Немцев, тех, кто отойти не успел, всех поубивали, пленных не брали.

А на следующий день меня вызвал к себе командир роты, пожал руку и вручил справку о моем освобождении из штрафной роты. Текст был следующий: «Красноармеец Слуцкий проявил в бою героизм и отвагу и полностью искупил свою вину» и так далее. Ротный пожелал мне остаться в живых, я попрощался с ним и другими штрафниками и пошел к своим разведчикам в 15-ю ОШИСБр.