Медеу Сарсекеев: Каныш Сатпаев

Увлечение музыкой, особенно пением, не проходит у него с годами. Через всю жизнь пронесет он любовь к народным мелодиям. Часто в часы досуга, после многочасовых научных заседаний или на привале геологических походов он будет предаваться игре на домбре или напевать любимые мотивы. Его увлечение пением оказалось настолько серьезным, что Каныш впоследствии смог помочь известному собирателю казахских песен А.В.Затаевичу — от него знаток музыкального фольклора записал двадцать пять напевов...

Наконец наступило лето 1914 года.

Из воспоминаний Н.Е.Алексеева:

«По окончании учебного года училище устроило выпускной вечер. На этом вечере К.Сатпаеву как отличнику учебы было вручено свидетельство с похвальным листом. Получив его, он, помнится, сказал: «Благодарю всех учителей нашего училища за вашу заботу и внимание... И я обещаю оправдать ваш труд. Постараюсь продолжить мое образование...» Жизнь показала, что он действительно оправдал наш труд. И нас, учителей своих, не забыл. Например, со мной он никогда не терял связи, даже когда стал президентом Академии наук республики...»

Закончено еще одно училище. Что дальше? Возвратиться в аул, поступить на службу к волостному управителю? Нет, ему и думать не хотелось об этом. Продолжать учение? Но где, в каком городе? К какому делу готовить себя?

Эти вопросы волновали не только Каныша, но и Абикея, взявшего на себя заботу о брате.

— Садись, надо поговорить, — скажет он в день расставания юноши с Павлодаром.

— Я слушаю вас, Абикей-ага.

— Меня пригласили в Семипалатинск преподавать в учительской семинарии. Дают квартиру. Да и платить обещают побольше. Я дал согласие. Передашь отцу о моем решении. Пусть не осудит, что я выбрал далекий Семипалатинск. Все равно стану бывать на родине по-прежнему часто.

— А как быть мне? — нерешительно спросил Каныш. — Может, за вами податься?..

— У тебя, Каныш-жан, три дороги. Первая в Омск — город большой, и учебные заведения там серьезные. Правда, далековато, да и знакомых почти никого. Думаю, не отпустит тебя бий-ага в такую даль. Вторая — снова вернуться в Павлодар. Нынче здесь открываются двухгодичные курсы. Если закончишь их, сможешь преподавать в любой аульной школе. Некоторые твои сверстники — Айсауытов, Абдыхалыков, Жусупбаев — уже подали заявления. И наконец, третья — последовать за мной в Семипалатинск.

— Я решил ехать в Семипалатинск, Абикей-ага.

— Не забывай, Каныш-жан, что последнее слово все-таки за отцом.

— Раз вы будете рядом со мной, он не побоится отпустить меня и подальше Павлодара.

— Ну что ж, жду тебя в Семипалатинске...

Случилось так, как предполагали братья. Сперва отец вообще не хотел слышать о дальнейшей учебе. Сторона дальняя — неделю надо, чтобы добраться туда верхом из аула. Неизвестно еще, какой год выдастся нынче. Минувший год коровы был для степняков тяжелым, пришла беда — проклятый джут, поубавилось скота, от бескормицы иные хозяйства совсем обнищали. А теперь вот о войне поговаривают... «Нет, сынок, не могу отпустить на чужбину. Подкрепи здоровье, поживи зиму рядом со старым отцом...»

Из воспоминаний А.X.Маргулана:

«Помню разговор с отцом Каныша по поводу его отъезда на учебу в Семипалатинск: «То был особенно тяжелый год, — говорил он. — И мне не хотелось в такое тяжелое время далеко отпускать сына. Но вижу, у Каныша пропал аппетит, каким-то мрачным парень стал. Что делать? Отговорить его мог только Абикей. Но его нет, он отдыхал в то лето в Зайсанском уезде. Думал-думал, вижу: не удержать его в ауле. Наконец решился. В начале августа, прихватив с собой верных спутников Бапая и Козыбагара, вчетвером отправились на телеге в дорогу. Через неделю добрались до берега Иртыша. Каныш говорит:

— Аке 8 8 Отец. , давайте не поедем в Павлодар. Лучше дожидаться парохода здесь, в Воскресеновке.

Так и сделали. Через несколько дней, во время чаепития, слышим гудок. У меня сердце замерло. Каныш радостно выскакивает на улицу, а у меня сил нет даже с места подняться. «Что станет с ним? Неужели целый год не увижу его? Дождусь ли? Ведь уже седьмой десяток кончаю...» Но пересилил себя, поднялся. Нельзя удерживать сына из-за старческой прихоти. Идем на пристань. Билет куплен заранее. Быстро простившись, Каныш, поднимается на палубу, мы стоим на берегу словно вкопанные. Пароход дает прощальный гудок, отчаливает. Каныш машет рукой, утирает глаза. Все же трудно пятнадцатилетнему мальчугану покидать надолго родные места. А нам каково? Бапай с Козыбагаром насупились, в глазах крупинки слез. На устах у меня молитва о скором и благополучном возвращении любимого сына...»