Артем Драбкин: Я дрался на «Тигре». Немецкие танкисты рассказывают

– Когда появилось слово «унтерменш», до войны или во время ее?

– Да, в пропаганде, разумеется, его использовали, и теперь все думают, что мы во все это тогда верили, а мы были такими же критично настроенными, как и сейчас. Мы над пропагандой смеялись, хотя должны были плакать! Понимаете? А на фронте вообще ничего такого быть не могло! Никаких «унтерменшей»! И то, что русские пленные голодали, это абсолютно нормально. Мы сами голодали! Да от нас еще слишком многого требовали. И вы должны понимать, что если вам неожиданно надо дополнительно начать кормить еще 50 или 100 тысяч пленных, то никакая логистика с этим не справится. А эти добрые западные союзники… Они сжигали наше продовольствие, которое у нас еще оставалось. В Райнгау и в других местах. Мне не в чем упрекать русских и всю Восточную Европу. Западные союзники оказались намного ужасней. Они имели все, а у других уничтожали последнее, что у них оставалось.

– Вы слышали про приказ о комиссарах?

– Да, про приказ о комиссарах знали все. Но я никогда не видел, чтоб его исполняли. У меня даже есть фотография, как пленный комиссар сидит на моем танке. В худшем случае это исполнялось тыловыми службами. На фронте такого быть не могло. Разумеется, их отводили в тыл, а там уже могло произойти все что угодно. Хорошо, а этот ваш Илья Эренбург, например? Это даже для нацистов чересчур. Это просто невозможно: «День, когда ты не изнасиловал немецкую женщину, это потерянный день».

– Когда вы в первый раз услышали об Эренбурге?

– Из листовок, которые нам сбрасывали с самолетов. С этих «швейных машинок».

– Листовки были на немецком?

– Разумеется. Русского мы не знали.

– Была ли ненависть? Когда вы стреляли, это была просто цель или вы сознавали, что это живой человек?

– У меня было желание выжить. Инстинкт самосохранения. Так ведет себя любой солдат. И лучшее доказательство сказанному мною – это то, что мы не стреляли в тех, кто не может себя защитить. Например, по экипажу подбитого танка. Мы стреляли только тогда, когда мы сами подвергались опасности.

– Ненависть была?

– Нет, так я не могу сказать. Было сочувствие. Сочувствие!

– Русские ветераны во время войны часто говорили и мечтали о том, что будет после войны. Вы тоже об этом говорили с товарищами?

– Мы всегда говорили, что после войны мы надерем задницы тем, кто остался дома, партийным и пропагандистам. Нашей мотивацией на востоке являлось «удержание противника подальше от границ Рейха». Русскую армию сложно положительно оценить, но французы, например, воевали еще хуже, чем русские. Немецкая армия в целом на самом верху – в отношении дисциплины, человечности, готовности к бою, корректности. И многое из того, что позволяли себе союзники как на западе, так и на востоке, для нас было абсолютно невозможно.

– Были вещи, которым вы научились у русских?

– Мне не нужно было учиться, я уже все умел. Что сказать о русских? Сильными сторонами были привязанность к родине, самоотверженность – даже у деревенского населения. И если бы мне сейчас пришлось выбирать, где мне жить, то я никогда не жил бы на западе, а только на востоке. Чайковский и Достоевский мне гораздо ближе, чем западные композиторы и писатели… Толстой! У меня тут все симфонии Чайковского. И Рахманинова я тоже люблю.

– Война – это главное событие в вашей жизни?

– Война ковала характер тех, кто там был. Кто-то ломался, кто-то становился крепче. Мы были скромнее и не такими требовательными, как современная молодежь. Сейчас они хотят больше, они эгоистичнее и материалистичнее, чем были мы. Сейчас для меня самое главное – здоровье, а потом мир.

Война – самая плохая альтернатива в политике. Но за прошедшее время мир ничему не научился. Сегодня больше войн, чем тогда. Я этого не понимаю и иногда думаю, что мы вернулись в Средневековье.

– Что такое хороший солдат?

– Дисциплинированный. Выполняющий то, что записано у него в солдатской книжке. Приличное поведение по отношению к гражданскому населению, приличное поведение по отношению к пленным. Гуманистическое поведение, нормальное! Если хотите знать точнее, какие суровые у нас были наказания, то можете почитать военный кодекс. Конечно, только если кого-то ловили. За изнасилование вообще расстреливали. Опять же, если ловили, конечно.

– Что такое хороший офицер?

– Тот, который много о себе не воображает, который является примером для своих солдат. Командует собственным примером! Добросовестный и верный. Уверенный в себе, но скромный. Нужно много делать и мало выступать. Больше быть, чем казаться. Это я считаю для офицера очень важным.