Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Этот идеал был недоступен для физической близости, он обладал всеми достоинствами и добродетелями, которые воспевались великими поэтами. Пушкинскому «идеалу» присущи ум, преданность, понятия о чести, скромность, верность, красота внешняя и духовная. Именно такие черты присущи всем героиням поэта, начиная с Марии Потоцкой и Татьяны Лариной. Но это был только идеал. Он влюблялся в таких женщин, восхищался ими, страдал от неразделенной любви, но постоянно бежал от них и вновь погружался в стихию бешеных сексуальных удовольствий.

Из Крыма Пушкин вместе с Раевскими выехал на лошадях. Верхом они проехали от Гурзуфа до Кишинева. После приятнейшего путешествия по солнечной Тавриде, этот город вызвал у поэта тяжелое чувство. «Улицы тесны, переулков тьма, домов каменных мало, деревянных также, все мазанки. Дома очень малы и тесны», – так описывал Кишинев современник. Генерал Инзов, «этот добрый и почтенный человек… русский в душе», как отзывался о нем Пушкин, насколько мог, старался скрасить и облегчить поэту пребывание в ссылке. Пушкина ввел в кишиневское общество Николай Степанович Алексеев, служивший в штабе наместника Бессарабской области. Здесь оказался и М. Ф. Орлов, командир дивизии, свежеиспеченный муж Екатерины Раевской. В Кишиневе находилась небольшая, но активная ячейка тайного общества, в которую входили кроме Орлова, В. Ф. Раевский, И. П. Липранди, К. А. Охотников.

Стараясь забыть свои романтические влюбленности, Пушкин охотно принимал приглашения на все праздники и вечера. Один из лицеистов, В. П. Горчаков, находившийся в Кишиневе, отметил нервное и неустойчивое психическое состояние поэта. В начале ноября 1820 г., в кишиневском театре «…Мое внимание обратил вошедший молодой человек небольшого роста, но довольно плечистый и сильный, с быстрым и наблюдательным взором, необыкновенно живой в своих приемах, часто смеющийся в избытке непринужденной веселости, и вдруг неожиданно переходящий к думе, возбуждающей участие. Очерки лица его были неправильны и некрасивы, но выражение думы до того было увлекательно, что невольно хотелось бы спросить: что с тобой? какая грусть мрачит твою душу?»

Прекрасное время пролетело быстро, и наступили серые будни ссылки. Поэт с неподдельным чувством вспоминал свои первые шаги в светском Петербурге, неудавшуюся любовь, столичный блеск, который ему всегда нравился. При этом, отмечает Горчаков, яркую улыбку сменяла грустная дума. Прежнее бретерство, вспыльчивость, и публичное озорство вернулись к поэту. Обритый после болезни, он носил молдаванскую феску и какой-то немыслимый фрак. По-прежнему был умен, ветрен, насмешлив. «В этом расположении Пушкин отошел от нас, и, пробираясь между стульев, со всею ловкостью и изысканною вежливостью светского человека, остановился перед какой-то дамою; я невольно следил за ним и не мог не заметить, что мрачность его исчезла, ее сменил звонкий смех, соединенный с непрерывной речью. Пушкин беспрерывно краснел и смеялся: прекрасные его зубы выказывались во всем своем блеске, улыбка не угасала».

Однако, быстро устав от провинциального Кишинева, в ноябре 1820 года Пушкин поехал погостить в Каменку – имение, принадлежащее сводным братьям генерала Н. Н. Раевского – Давыдовым. В Каменке (Киевская губерния) было два мира, разделенные, по выражению поэта, темами «аристократических обедов и демагогических споров». Первый кружок был представлен тучным и пожилым генералом в отставке Александром Львовичем Давыдовым, которого Пушкин назвал «толстым Аристиппом». В своих заметках «Table talk» поэт изобразил его «вторым Фальстафом» – «сластолюбив, трус, хвастлив, не глуп, забавен, без всяких правил, слезлив, и толст».

Полную противоположность этому миру представлял круг младшего брата – Василия. Он только что вышел в отставку, чтобы всецело заняться политической деятельностью. Сюда, кроме Михаила Орлова, приезжали известные декабристы – Якушкин и Николай Раевский – младший. Каменка была одним из центров Южного общества. Пушкин вращался в обоих кругах. С юным задором он принимал участие в оппозиционных свободолюбивых беседах членов тайного общества, хотя сам не был им и даже не подозревал о его существовании. Декабристы не торопились посвящать поэта в свои планы. Слишком ветреным и легкомысленным он им казался. Вот что писал Пушкин поэту Гнедичу 4 декабря 1820 года из Каменки: «Общество наше… разнообразная смесь умов оригинальных, людей известных в нашей России, любопытных для незнакомого наблюдателя. Женщин мало, много шампанского, много острых слов, много книг, много стихов». И хоть женщин в Каменке действительно было немного, Пушкин нашел наконец-то новый объект для реализации своей сексуальной агрессии.