Виталий Станцо: То был мой театр

А может я путаю, переставляю местами причины и следствия? Как в классической дилемме: что было раньше - яйцо или курица...

Видимо, из чувства внутреннего протеста и чувства самосохранения - стремления оставить в себе неизменной эту старую рану - любовь к Таганке - личности, Таганке - единому целому, я во времена большой смуты практически перестал ходить в этот театр. Цветаевскую "Федру", к примеру, в постановке Романа Виктюка с Демидовой в заглавной роли видел лишь однажды и год спустя после премьеры. Любимовский "Пир во время чумы" заставил себя посмотреть вторично в надежде, а вдруг был не в настроении и чего-то очень важного не разглядел, когда ещё на прогоне смотрел этот спектакль в первый раз. Но и при повторе углядел, ощутил, что спектакль этот - от лукавого, что от Любимова - любимого - в нём мало. И без посадки в каталки любимых мною актёров точно знал я к тому времени, что все мы - духовные инвалиды, а все праздники и пирушки наши - лишь вариации пира во время чумы, и ничегошеньки нового не открыл для меня великий режиссёр этой своей постановкой, кроме, может быть, острого понимания безысходного обстоятельства, что и великие дарования - конечны и что внутренний разлад и раздрай их душам вредит, наверное, даже больше, чем нашим - простых смертных.

И вполне нормальным кажется сейчас то, что, не получив в единоличную, по существу, власть и собственность весь комплекс таганского Театра, Юрий Петрович решил провести оставшуюся жизнь но возможности не проблематично, подписав трёхлетний контракт на работу в благополучной Германии. Не мне судить его. Тем более не мне искать правых и виноватых в трагическом конфликте, развалившем и доуничтожившем мой Театр.

Вспоминаются в этой связи (скрупулёзности ради отыскал соответствующие блокноты с записями тех дней) прогон и обсуждение последней в жизни и последней на сцене Таганки постановки Анатолия Васильевича Эфроса. Шекспировский "Кориолан" с А.Насибовым и М.Полицеймако в главных ролях. Главными темами спектакля, строго но Шекспиру, стали измена и предательство, а в нюансах - ещё и борьба интриг, фанаберии и самомнений. При этом плебс и патриции оказались стоящими друг друга.

На полноценную реализацию этого прочтения Шекспира не хватило сил - ни актёрам, ни режиссёру. А судьба не дала ему шанса довести этот спектакль до мало-мальски приемлемого состояния, с которым можно было бы выйти на зрителя - меньше чем через месяц А.В.Эфроса не стало. То обсуждение после прогона началось вполне деликатно, получилось же в целом - резким и взвинченым, в отдельных высказываниях разносным. И сейчас я понимаю, что гроб с телом Анатолия Васильевича в том январе стоял на сцене уже мёртвого театра. Как и спустя некоторое время на другой таганской же сцене - гроб "Гошеньки", Готлиба Михайловича Ронинсона...

Сегодня эти сцены редко пустуют - играют (доигрывают?) свои спектакли обе труппы, здесь же находят пристанище гастролёры и те театры, у которых нет своих помещений. Иной раз чаще всего на малой сцене - тот или иной молодежный коллектив напомнит вдруг о духе Таганки. Но это лишь эпизоды - тот дух умер вместе с Театром. Осталось лишь трепыхание.

"Химия и жизнь", между прочим, тоже ещё трепыхается, пытаясь доказать себе и другим, что тянет ещё просветительский и общекультурный свой возок. Но и там, по моему, всё и все выдохлись.

И дело, видимо, не только в нас. В распадово наше время катастрофически, вроде шагреневой кожи, сжимается тонкий и прежде культурный слой - тех, кому лукавое просветительство "X и Ж", равно как и многоцветье таганской поэзо-публицистики, было жизненно необходимо. На первый план нынешних сцен выдвинулись - явственно, как никогда прежде при моей жизни, - их высочество Деньги. А мне - дурню - кажется, что только вчера с этой сцены мы слушали Окуджаву, а позавчера в подвальчике "X и Ж" на Ленинском очень таганский по духу человек Коля Глазков поддерживал нас лихими строчками, вроде:

Мне не надо много денег,

Бог простит мои грехи

Я весёлый шизофреник,

Сочиняющий стихи... -

или:

Я на жизнь взираю из-под столика:

Век двадцатый - век необычайный.

Чем событья интересней для историка,

Тем для современника печальней...