Василий Ефремов - Эскадрильи летят за горизонт

Вопросов не было.

* * *

Я получил очередную весточку из дому. На сей раз адрес был написан не отцом, а Надей. Отошел в сторонку, чтобы собраться с мыслями: это было первое письмо жены со времени разлуки.

Письмо было короткое, но каждая его строчка о многом говорила мне. Захотелось уединиться, мысленно встретиться с прошлым, совсем недавним и таким дорогим...

Как-то глубокой осенью тридцать девятого года меня откомандировали в Киев, чтобы подменить Колю Хозина, который участвовал в экспериментах по выброске парашютного десанта с боевых самолетов. [29]

В Фастове была пересадка. За билетами образовалась довольно большая очередь. В самом ее конце стояла тоненькая девушка.

Подойдя к очереди, я остановился в нерешительности.

— Товарищ летчик, подходите, берите билет. Пожалуйста, — послышались голоса.

Купив два билета, я подошел к девушке.

— Вам ведь до Киева? Я взял билет и для вас.

Лил холодный дождь. Мы зашли в зал ожидания. Здесь было тепло, шумно и тесновато. Я предложил заглянуть в буфет выпить горячего чая.

До Киева мы ехали вместе. Время за разговорами пролетело незаметно. Прощаясь, девушка, которую звали Надей, дала мне телефон городской больницы, где работала медицинской сестрой.

Как-то вечером, шлепая по мокрому тротуару, я снова увидел в толпе знакомое лицо. Надя Панчук шла с подругой. Я окликнул их и предложил зайти в кино, посмотреть комедию «Волга-Волга». Предложение было принято. После кино проводил Надю до дома.

— Здесь я живу у дальнего родственника, — сказала она и добавила: — А родители в деревне, недалеко от Володарки. Заходите, Василий. Мне будет приятно...

Так завязалось наше знакомство.

Вскоре мы поженились и стали жить вместе.

Затем наш полк перебазировался в лагеря — осваивалась материальная часть новых самолетов. Мы упорно учились летать в сложных метеорологических условиях не только днем, но и ночью... Все реже появлялись летчики в городке.

Потом — война. Надя уехала к моим родителям в Сталинград. И вот у меня в руках ее долгожданное письмецо...

В три часа дежурный поднял летный состав, участвовавший в боевом вылете.

На аэродроме мы получили задание командира эскадрильи и разошлись по самолетам. Когда над горизонтом появился красный диск солнца, эскадрилья на большой высоте уже пересекала линию фронта.

Утро было ясное, видимость на десятки километров. Немецкие зенитчики не замедлили сделать несколько залпов из крупнокалиберных орудий, располагавшихся в районе Фастова. Но черные шапки разрывов легли слева и сзади. Эскадрилья с пологим снижением шла к Житомиру, скорость ее полета, постепенно нарастая, приближалась к пятистам километрам в час. «На такой скорости можно уходить [30] даже от преследования истребителей», — подумал я, оглядываясь по сторонам.

Передо мной открывалась неоглядная даль полей, лесов, деревень и сел, озер и речушек. Все это было знакомо и дорого сердцу. Но сейчас здесь хозяйничал враг. Вот далеко слева, в излучине реки Рось, наш старый аэродром. Там тоже фашисты. И везде, куда ни глянь, на лежавшей под нами обширной территории бесчинствовали оккупанты.

Оглянувшись назад, я увидел одиноко летящий самолет. «Вот еще наказание, — подумал с раздражением. — Это Ермаков опять отошел в сторону, когда мы попали под огонь артиллерии над Фастовом, и теперь не может пристроиться».

В утренней дымке прямо по курсу показался город. Он быстро приближался, вырастая на глазах. Ведущий начал отклоняться на несколько градусов к югу, чтобы обойти город, и все самолеты четко повторили маневр, следуя в плотном строю. Ведомый Ермаков уже догнал эскадрилью и теперь устойчиво держался справа от моего самолета.

«Гостей» не ждали на земле так рано. Немецкая зенитная артиллерия молчала. Через одну-две минуты на всех самолетах одновременно открылись створки бомболюков. На аэродроме к небу поднялись столбы черного дыма и пыли. Один за другим вспыхивали на стоянках самолеты. Их тут же окутывал дым, сквозь который пробивались широкие языки багрового пламени. На границе аэродрома взметнулся огненный смерч, круша и сметая все вокруг. Так обычно взрывались склады боеприпасов. Только после этого немцы открыли ураганный огонь из всех видов оружия. Они так нервничали и спешили, что снаряды рвались далеко в стороне, не задевая наших самолетов.

«Удар нанесли точно. Теперь бы избежать встречи с истребителями» — так думал, наверное, каждый из нас. И вдруг в наушниках моего шлема послышался голос радиста Трифонова: