На весь мир стала известна героика партийно-комсомольского подполья Краснодона — небольшого шахтерского городка моей Ворошиловградщины. Руководимые коммунистами, юные мстители поднялись на решительную борьбу с фашистскими поработителями и не пожалели своих молодых жизней ради общего счастья. Олег Кошевой, Ульяна Громова, Иван Земнухов, Виктор Третьякевич, Любовь Шевцова, Сергей Тюленин. Сейчас о их подвигах знает каждый школьник. А тогда, в начале весны 1943 года, после опубликования в «Комсомольской правде» материалов о короткой, как вспышка, героической жизни и мученической смерти молодогвардейцев мы с восхищением повторяли их имена, стараясь запомнить всех и отомстить за каждого в отдельности.
В конце апреля 1943 года наш полк возобновил полеты на дальние цели. Немецкие города Кенигсберг, Тильзит вновь подвергались ударам с воздуха.
…Отбомбившись, возвращаемся назад. Над Кенигсбергом нас здорово обстреляли фашисты. Но мы благополучно вышли из зоны огня и взяли курс на восток. Радист доложил на командный пункт полка о выполнении задания. Все довольны. И хотя впереди еще три часа полета над территорией, занятой врагом, настроение у нас бодрое.
Вдруг я замечаю, что один мотор стал сильно перегреваться. Дело плохо. Выключать? Но ведь на одном моторе трудно будет дотянуть до своих. Воздушные винты не имеют флюгерного оборудования, поэтому они создают большое сопротивление и самолет разворачивается в сторону не работающего мотора. Мне будет очень тяжело удержать самолет на нужном курсе. К тому же уменьшится скорость. Что делать? Пока я размышлял, советовался с экипажем, начало падать давление масла. Самолет вздрогнул и как-то лихорадочно затрясся, мотор остановился.
Выход один — идем на одном моторе. До линии фронта еще 700 километров. Мы не летим, а ползем. Приборы показывают: скорость 160 километров в час. Машина постепенно теряет и высоту. Если второй мотор выдержит, дотянем до своей территории. Но ведь он перегружен. Высота — две тысячи, а самолет продолжает снижаться.
Аналогичный случай произошел с самолетом Героя Советского Союза капитана Сергея Даньшина. Когда он летел на Бухарест, в его самолет попал зенитный снаряд. Из строя вышел один мотор. Опытный летчик, работавший до войны в Аэрофлоте, сумел добраться до нашей территории и посадить самолет на колхозное поле. Более шести часов его экипаж боролся за живучесть самолета, который летел на одном двигателе. Мы переняли опыт Сергея Даньшина. Теперь он нам здорово пригодился.
— Нужно уменьшить вес самолета, — обращаюсь к стрелкам. — У вас есть инструментальная сумка? Овсиенко, по-моему, всегда ложит ее на всякий случай.
— Есть, — отвечает Васильев.
— Немедленно снимите радиостанцию, кислородные баллоны, нижнюю турельную [7] Турель — станок на самолете, танке для пулемета (пушки), обеспечивающий вращение его в горизонтальной и вертикальной плоскостях.
установку вместе с пулеметом и все, что снимается, и выбросьте за борт! — командую. — Для верхнего пулемета оставьте только пятьдесят патронов, остальные да еще пулемет штурмана — тоже за борт!
Через несколько минут стрелок и штурман докладывают:
— Приказ выполнен, командир!
Облегченный самолет идет ровнее. Его снижение уменьшилось, но не совсем. Высота уже восемьсот метров, а линия фронта еще впереди. Последняя надежда — дать работающему мотору максимальный режим. Даю. Снижение прекращается. Летим на высоте шестьсот метров. Наконец линия фронта пройдена. Теперь нужно думать о спасении экипажа, жизнь которого зависит только от летчика. Я это прекрасно понимаю и поэтому обращаюсь к товарищам:
— Надо прыгать, друзья!
Все молчат. Я повышаю голос:
— Прыгать, говорю, надо! Высота четыреста метров. Через несколько минут будет поздно!
— А вы, командир? — спрашивает штурман старшин лейтенант А. Овчинников.
— Я попробую посадить машину.
— Так темно же, ничего не видно.
— Тогда и мы с вами, — говорят стрелок и радист — Григорий Ткаченко и Леша Васильев.
— Я тоже, — штурман поудобнее усаживается в своей кабине. — Помогать буду.
Окончательно перегретый мотор несколько раз чихнул, словно предупреждая, что скоро и он перестанет работать. Высота триста, двести метров, а кругом не видно ни зги. Что ж, была не была, это не первая посадка ночью вне аэродрома. Но тогда нам приходилось садиться зимой: хоть кое-что, да просматривалось, а сейчас конец апреля — полнейшая темнота.
Читать дальше