Под ее окном местные молодые люди устраивают серенады, играют скрипка, гитара и флейта: чудесное трио. Но это не светские молодые люди и хотя музыка нравится, в душе такие знаки внимания не оставляют следа.
Она плачет, страдает, прячется от взрослых, чтобы они не заметили этого, но взрослые, вероятно, все-таки замечают ее состояние и чтобы как-то ее развеять тетя Надин в июле 1873 года везет ее в Вену, якобы на выставку, а на самом деле, чтобы восстановить знакомство с одним юношей, Григорием Милорадовичем, которого Мария знала еще в детстве. Цель матери и тети выдать ее замуж за этого Милорадовича, но Муся не заинтересовалась этим богатым юношей, предпочитая свои грезы о принце реальному браку. И опять понятно, что разговор идет о почти пятнадцатилетней девушке, а не ребенке двенадцати лет, раз у родных уже возникают мысли о замужестве.
Сильное впечатление на Марию Башкирцеву производит Париж:
«Наконец я нашла то, что искала, сама того не сознавая: жизнь — это Париж, Париж — это жизнь!.. Я мучилась, так как не знала, чего хочу. Теперь я прозрела, я знаю, чего хочу! Переселиться из Ниццы в Париж, иметь помещение, обстановку, лошадей, как к Ницце, войти в общество через русского посланника; вот, вот чего я хочу!»
Она пока не понимает, насколько серьезен тот процесс, который ведут родственники Фаддея Романова против ее тети и сплетни вокруг него. Людям с такой, как у них, репутацией вход к посланнику закрыт.
Они заезжают к фотографу Валери, чтобы сделать несколько ее снимков. Муся очень любит сниматься и этому мы обязаны большим количеством ее фотографий. В мастерской фотографа она случайно видит портрет Джойи, любовницы герцога Гамильтона, и с радостью отмечает, что хотя та и красива, но через десять лет уже будет стара, а она станет взрослой и безусловно более красивой, чем Джойя. Она ценит свою внешность и верит, что ее оценят другие.
«Волосы мои, завязанные узлом на манер прически Психеи, рыжее, чем когда-либо. Платье шерстяное, особенного белого цвета, очень грациозного и идущего ко мне; на шее кружевная косынка. Я похожа на один из портретов Первой Империи; для дополнения картины нужно было бы только, чтобы я сидела под деревом с книгою в руках. Я люблю, уединившись перед зеркалом, любоваться своими руками, такими белыми, тонкими и только слегка розоватыми в середине». (Запись от 17 июля 1874 года.)
«В Венеции, в большом зале герцогского палаццо, живопись Веронезе на потолке изображает Венеру в образе высокой, свежей, белокурой женщины, я напоминаю ее. Мои фотографические портреты никогда не передадут меня, в них не достает красок, а моя свежесть, моя бесподобная белизна составляет мою главную красоту». (Запись от 18 августа 1874 года.)
Она думает не только о нарядах, как другие девушки, хотя испорченное платье все же может привести ее в негодование. Она одевается в платья от Корфа или Лаферрьера, лучших парижских портных, носит шляпы от Ребу, лучшего шляпника, но в то же время сама составляет себе программу, по которой собирается заниматься каждый день в течении 9 часов. Директор местного лицея в Ницце, прочитав программу, удивляется, что ее самостоятельно составила девушка в ее возрасте.
«Я решила пройти курс обучения лицея в Ницце. На всё мне потребуется девять с половиной часов в день. Я хочу работать, как вол. Я не хочу быть глупее своего мужа и своих детей. Женщина ДОЛЖНА получать такое же образование, как и мужчина». (Неизданное, 14 августа 1873 года.)
Но ей не чужды и простые радости: она гуляет на народных праздниках и карнавалах, ездит вместе с матерью и тетей в Монте-Карло, где посещает казино, что запрещено детям в ее возрасте, значит, она выглядит значительно старше своих пятнадцати лет, но, вернувшись, она снова и снова садится за учебу.
Семья живет праздно и не понимает ее стараний. Ее две мамы, так она называет мать и тетю, страдают, как она говорит, только от безделья. Ее брат Поль вообще отбился от рук и больше слушает дядю Жоржа с его «полезными» советами, чем мать. Поль забросил учебу, в четырнадцать лет уже гуляет с кокотками, играет в рулетку и возвращается домой только под утро.
«Мама бранит Поля; дедушка перебивает маму, он вмешивается не в свое дело и подрывает в Поле уважение к маме. Поль уходит, ворча, как лакей. Я выхожу в коридор и прошу дедушку не вмешиваться в дела «администрации» и предоставить маме поступать по своему усмотрению. Грешно восстанавливать детей против родителей, хотя бы по недостатку такта. Дедушка начинает кричать…» (Запись от 21 октября 1873 года.)
Читать дальше