Томас Рикс - Черчилль и Оруэлл

Сюжетные повороты почти всегда призваны достичь более общей цели при помощи довольно неуклюжей идеологической схемы, которую использует Оруэлл. Например, британка, сетуя на «леность» своих слуг, замечает: «Аборигены уже начинают дерзить, почти как наши низшие классы» [114] Там же, 29. . Когда заезжий британский офицер дает пинок бармену, член клуба бранится: «Ваше-то какое право колотить наших негритосов?» [115] Там же, 208. Флори говорит доктору-индусу, единственному настоящему другу, что ему стыдно жить «в сплошном вранье» и что «мы сюда заявились не поднимать культуру бедных братьев, а грабить их» [116] Там же, 39. . Империя, рассуждает он, стоит на строительстве банков и тюрем и называет это прогрессом [117] Там же, 43. . В общем, утверждает Флори, «империя – просто способ обеспечить торговую монополию английским, точнее, еврейско-шотландским бандам» [118] Там же, 40. . Нет никакого намека на то, что Оруэлл иронизирует, влепив эту пощечину двум народам сразу, тем более что он идентифицирует себя с Флори. Действительно, в экспорте опиума из Индии в Бирму главенствовали две компании – шотландская Jardine Matheson и ставшие британцами выходцы из еврейской семьи Сассун, жившей в Ираке (к ней принадлежал Зигфрид Сассун, мемуарист и поэт Первой мировой войны).

Оруэлл написал второстепенный, но неплохой роман. Он лучше ранних сочинений Черчилля (особенно его единственного и справедливо забытого опыта в беллетристике «Саврола»), но отчасти потому, что Оруэлл в этот период карьеры был более опытным писателем.

Если бы Оруэлл не написал последующие, намного более сильные книги, сегодня «Дни в Бирме», вероятно, вспоминали бы как непримечательное, но местами любопытное литературное исследование империи. Много лет спустя автор признался, что в молодости

…хотел писать чрезвычайно натуралистические романы с несчастливыми концовками, полные подробных описаний и завораживающих сравнений, а также пассажей, в которых слова используются отчасти ради их звучания. На самом деле мой первый завершенный роман «Дни в Бирме», который я написал, когда мне было тридцать, но задумал намного раньше, во многом таков [119] Orwell, ”Why I Write,“ in Orwell and Politics , 459. .

Тем не менее роман до сих пор читается и примечателен прежде всего постижением характера империи и империализма в целом. У По Кин, макиавеллиевски коварный бирманский чиновник, в первой сцене романа говорит, что европейцам «плевать на аргументы»: «Когда речь о всяких там темнокожих, сомнение для них уже есть доказательство» [120] Orwell, Burmese Days , 12. , – и мудро обращает это наблюдение в свою пользу. Позже рассказчик напоминает читателю, что Флори «забыл, что большинству людей в чужой стране уютно жить, лишь ощущая презрительное превосходство над коренными жителями» [121] Там же, 118. , – истина не универсальная, но, бесспорно, являющаяся верным наблюдением над несчастливой маленькой общиной британцев из «Дней в Бирме».

В конце Флори ждут горе, ненависть к себе и отчаяние. Его последние слова оказываются ложью. «Хозяин не сделает тебе больно» [122] Там же, 280. , – уверяет он свою перепуганную собаку, прежде чем застрелить ее и себя.

Сначала Оруэлл заставил Флори написать самому себе эпитафию, но вычеркнул ее из окончательного варианта текста: «Учитесь у меня, как не надо жить» [123] Orwell, CEJL , vol. 1, 142. . В финале романа Флори – не более чем очередная жертва империи. Одна из главных мыслей книги заключается в том, что англичане, как и бирманцы, изуродованы колониальной системой.

Это, пожалуй, важнейший урок из жизни Оруэлла в Бирме. Если в школе он научился скептически относиться к властям, то в Азии узнал, как пользование властью может развратить человека. Он ненавидел то, что власть, как он замечал, делала с ним самим, и боялся того, во что мог бы превратиться, если бы продолжил поддерживать колониальный закон. В эссе «Убийство слона» он написал: «Когда белый человек становится тираном, он уничтожает свою свободу. Он превращается в пустую, податливую куклу, условную фигуру сахиба» [124] Orwell, ”Shooting an Elephant,“ in Orwell and Politics , 22. . Такой вывод был равносилен полному отторжению собственного опыта службы в бюрократическом аппарате британских колоний.

Теперь трудно представить, какой пощечиной для английского среднего класса, осуществлявшего повседневные функции империи, стал этот роман о Британии в Бирме. Еще в 1930-х гг. в английской культуре было принято изображать Британскую империю как силу добра, распространяющую образование, торговлю и закон в дальних уголках Азии и Африки. Здесь же британский писатель показал ее как зло, движимое самыми примитивными мотивами. «Мне книга показалась местами озлобленной, если вы меня понимаете, – вспоминал сводный брат Оруэлла Хамфри Дэйкин, тоже государственный служащий. – Он выискивал грязь, убожество и тому подобное и находил это» [125] . ”The Brother-in-Law Strikes Back,“ in Coppard and Crick, Orwell Remembered , 127. . Из опасений столкнуться с судебным преследованием за клевету со стороны людей, узнавших себя в персонажах романа, книга сначала была издана в Соединенных Штатах. Некоторые из них подумывали о более непосредственной реакции, например инструктор Оруэлла в полиции, будто бы поклявшийся отхлестать его плеткой, если еще раз его встретит [126] . ”An Old Burma Hand,“ in Coppard and Crick, Orwell Remembered , 64. См. также: Emma Larkin, Finding George Orwell in Burma (New York: Penguin, 2005), 249. .