Пётр Андреев - Повесть о моем друге

— Ну, как? — спросил я.

Ни говоря ни слова, Володин достал из кармана конверт и протянул его мне.

Елена Александровна Глазунова писала, что она благодарна советским людям за память об ее отце, и выражала согласие на перенос праха композитора на его Родину, в Ленинград. Имея согласие единственной наследницы, я во время моей очередной поездки на берега Сены договорился о встрече с Перетти, председателем Национального собрания Франции, который одновременно являлся мэром города, где был похоронен Глазунов. Приехав к господину Перетти, я сказал:

— В Нейи покоится прах композитора Глазунова, автора «Раймонды».

— О, это великий балет! — воскликнул Перетти. — Кто бы мог подумать, что этот замечательный русский спит вечным сном у нас!

— Вы должны понять меня: Глазунов рожден в России, он заявил себя выдающимся композитором в России, первые его произведения прозвучали в России, оттуда, из России, он пришел в мир. Следовательно, и возвратиться он должен туда, где начал.

Председатель Национального собрания задумался.

— Видите ли, я, конечно, понимаю вас и не могу оспаривать ваши доводы, но по законам моей страны перезахоронение возможно лишь в том случае, если на это есть согласие наследников усопшего.

Я достал из кармана письмо Елены Александровны Глазуновой и протянул его — вместе с приложенным переводом — господину Перетти.

Внимательно прочитав письмо дочери Глазунова, председатель Национального собрания вернул его мне, сказав:

— У меня одно непременное условие.

Я подумал: «Ну вот, началось».

— Слушаю, господин председатель.

— Все расходы, связанные с транспортировкой праха господина Глазунова по территории Франции, вплоть до аэродрома, принимает на себя наша мэрия.

Я вернулся от председателя Национального собрания в дом, где жил тогда в Париже, счастливым. То и дело я ловил себя на том, что снова и снова вспоминаю Сергея; его уроки — трепетное отношение к искусству, к творчеству, ко всему тому, что помогает формированию внутреннего мира гражданина, а что, как не книга, музыка, живопись, оказываются неким «фундаментом» интеллигентности?! Недаром ведь Владимир Ильич так часто цитировал великих русских писателей, недаром он так любил поэзию, музыку, живопись!

(Уже через много лет, после того как кончилась война, Сергей, находясь на военной службе, да и после демобилизации, продолжал отдавать весь пламень своего сердца работе по охране памятников старины, помогал — чем мог — тем друзьям из мира искусства, с которыми его сводила жизнь и в горькую годину войны и в дни мира; не по приказу помогал, не по указанию, а по велению сердца, ибо так уж он был воспитан. Партия его научила этому, Советская власть. О некоторых эпизодах его деятельности в области культуры и истории нашей страны я позже расскажу. Читатель поймет, что моя эпопея с Глазуновым началась благодаря Сергею — таков уж этот человек, обладавший даром «заражать» идеями.)

…Вечером, после того как я договорился с ленинградскими товарищами о времени и месте захоронения праха Глазунова, раздался телефонный звонок.

— Здесь Мюнхен.

— Слушаю.

— Добрый вечер, — слышу молодой голос.

— Добрый вечер.

— Это говорит Елена Александровна Глазунова.

— Здравствуйте, Елена Александровна. Я только-только сел писать благодарственное письмо — спасибо большое за то, что вы остались патриотом Родины.

— Я всегда была и буду патриотом Родины, — ответила женщина — по голосу ее чувствовалось, как она волновалась. — Мой отец умер гражданином СССР, он с советским паспортом умер, отказался его поменять, говорил: «Кто не хочет меня впускать дирижировать в ту или в другую страну — пусть не впускает, а я был, есть и останусь русским»… Так вот, у меня есть одно условие, которое я не высказала вашему коллеге, оставшемуся у меня переночевать, — он ведь поэтому на день задержался.

— Слушаю вас, — ответил я, но без того волнения, которое испытал, разговаривая с председателем Национального собрания Франции, потому что сразу же услышал и почувствовал в голосе этой женщины из Мюнхена что-то наше, родное. — Условие мое состоит в том, чтобы при перезахоронении праха отца могли присутствовать я и мой муж — не только, естественно, в Париже, но и на Родине.

…Через несколько дней улицы Ленинграда были заполнены тысячами людей, почитателями таланта великого композитора. Через репродукторы, установленные по пути следования кортежа, передавали музыку Александра Глазунова. Могила его в Ленинграде стала громадным холмом из цветов — так много венков принесли граждане города-героя своему композитору.