Мирра Лохвицкая. «Жизнь в обрамлении строфы»…
Портрет М. А. Лохвицкой. Из коллекции И. О Филипповой. (Санкт – Петербург) Подарено автору.
Она уронила левую перчатку на каменный, выщербленный уступ балконной балюстрады. Поморщилась. Жжение в груди не прекращалось… Слабые, глухие удары сердца не прощупывались в тонкости запястья, она лишь стянула кожу в складку, оголив его. От рубца перчатки еще исходил слабый аромат жасминового «Cotie». Она чуть улыбнулась. Прикрыла веки. Ноздри ее жадно трепетали. Вспомнила нечаянно и совсем некстати, не ко времени, до терпкости горький, насмешливо-небрежный взгляд Бальмонта при встрече, его скользящий по запястью поцелуй.
Усы, их щегольская, знакомая всем и вся, по открыткам и рассказам истовых поклонниц, щеточка, неприятно щекотала ей кожу. Словно – проползло насекомое… Опять поморщилась.. Власть, колдовская власть вооб-ражения, никак не отпускала ее. Власть над словами…
Фото В. Я Брюсова из коллекции В. М. Батарышкиной (Омск). Фотосканирование.
…Что же говорили об их «призрачном» романе в обществе? Она пожала плечами, опускаясь в плетеное кресло, и, прикасаясь пальцами в серой замше к полированной столешнице черного дерева, покрытой мелкими крапинками не то дождя, не то соленой морской воды.. Да ничего не говорили. Не о чем было и говорить. Ни писем, ни записок. Одни догадки, полушутливые вопросы, улыбки, шарады взглядов…
В газетах и альманахах читали страстные строфы Бальмонта, якобы посвященные ей и только ей, Мирре (Марии) Лохвицкой, но она… Она-то знала, что вокруг него извечно много Муз.. Вот и сейчас он живет, кружится в некоем «тройственном союзе»: жена Екатерина Андреева, гувернантка—немка дочери Ниночки Луиза или Белла – она не помнила точно – и еще.. Еще – Елена Цветковская, жившая совсем неподалеку от семейного гнезда Бальмонтов и тоже ожидающая от Константина ребенка…
Она слышала обо всем этом от общих знакомых, вспыхивала румянцем, тотчас менявшим ее ровный, нежный, как золотистое крымское яблоко, цвет лица, нервно подергивала покатыми плечами..
Ей-то какое дело есть до всего этого и до того, что далее будет? Да и будет ли?
Обложка книги М. Лохвицкой-Жибер «Путь к неведомой Отчизне». Фотоколлекция автора. Сканирование.
Все чаще кололо в груди, все чаще скульптурно вылепленные веки античной богини или весталки и нежные ресницы феи смежал удушливый сон. Без гофманских и бестужевских капель уже не могла по утрам подняться. Врачи дружно советовали влажный туман невской державной столицы сменить на сухое солнцестояние южных берегов и качали головами: четверо детей за недолгие, стремительные годы замужества, пусть и счастливого, совершенно истощили организм. Нельзя же так бездумно относиться к здоровью! Надо щадить себя. Но упрекать Эжена Жибера она не смела. Да и в чем же упрекать? Он подарил ей дом, полный покоя, солнечный, как янтарная бонбоньерка. В ее будуаре стояла капризно изогнутая мебель красного дерева, в восточном вкусе, оттоманки, кабинетный рояль, шкафы для нот и книг с инкрустациями, причудливо изогнутые вазы из яшмы, покрытые китайским лаком. Иногда она рвала пальцами бархат или репс, поспешно меняла обивку на муар или шелк.
Но тоски, глухой тоски в груди, холодного голода по чему-то неизведанному это не убивало, и она вновь поспешно и виновато погружалась в детей, дом, утомительные журфиксы по средам, визиты к портнихам и поездки в театры – на детские утренники и спектакли… О Бальмонте старалась не вспоминать…
Ей, наконец, надоела вся эта путаница в сердце. Она приехала в Крым. По настоянию мужа.
Чуть отвлечься, передохнуть… От постоянных домашних хлопот, детских голосов, шума и визга, секретов, оживленного блеска сыновних глаз во время чтения сказок на ночь… Она предпочитала всему и вся стихи, но что могла прочесть десятилетнему Вячеславу? Разве что детскую элегию, посвященную ему же? Она опять улыбнулась, встряхнула головой, слизнула с внезапно треснувших губ каплю крови… Каплю, темную, как вишневое варенье. Она любила угощать гостей своим варением, иногда и собственноручно ею приготовленным, как бы в шутку, мимоходом…
Читать дальше