Виктор Косик - Софии русский уголок

«Быть» – это:

И, конечно, «быть» это быт.

Тут и модный дом Пелагеи Видинской (ул. Алабина, 30) 10, первый мануфактурный магазин «Волга» (ул. Царь Симеон, 88) 11, ателье одесского и петроградского портных С. Шамраева и Д. Белобоскина (ул. Левского, 16) 12, русский парфюмерный магазин (ул. Мария-Луиза, 77) 13, и самая старая в Софии русская сапожная мастерская А. Камкина (ул. Раковского, 53) 14, русская сапожная мастерская «Петроград» (Регентская, 46) Федора Приходы 15, кофейный магазин «Клементина» (ул. Клементины, 17) и Русский деликатесный магазин (Московская, 25) 16, и русская московская колбасная (бул. Дондуков, 24) 17, туда всегда к 11 часам подвозили такие деликатесы, как лебервурст, свежую пражскую ветчину 18.

К услугам любящих «источник знаний» – книгу – действовали среди прочих книжный магазин «Печатное дело» (ул. Царь Освободитель, 6) 19, книжный склад «Зарница» (ул. Врабча, 6), французский книжный магазин «Наука и литература» (ул. Царя Освободителя, угол ул. Бенковского), библиотека при Русском доме (ул. Московская, 9) и располагавшаяся там же библиотека Всероссийского союза городов. Купить нужные газеты можно было у букиниста Манько у русского посольства. Там же шла покупка и продажа старых и новых книг 20.

Из библиотек перечислю еще несколько: при Обществе галлипо-лийцев, Русской гимназии, Союза русских студентов 21.

Около 5 000 томов насчитывала у себя Пушкинская библиотека Всероссийского союза городов и Земского комитета городов (ул. Царь Шишман,1, что около памятника царю Освободителю). Там можно было найти и новинки литературы и книги довоенного издания (беллетристика, история, публицистика, периодические журналы). Были французский, английский отделы. Действовала своя читальня 22.

За удовольствие надо было платить: при записи вносили залог в 50 левов и ежемесячно платили по 30 левов. Это были совсем небольшие деньги, ведь килограмм белого хлеба стоил 12 левов, мяса – 24 лева, поденный рабочий получал в день 50 левов 23.

Небольшое добавление. Размещавшиеся в двух комнатах книги Пушкинской библиотеки были в 1944 г. растащены советскими солдатами и офицерами 24.

Впрочем, почти такая же судьба ждала и библиотеку Русского дома в Белграде. Русские люди всегда уважали печатное слово и оказавшись за границей не могли не удержаться от искушения «взять в полон» понравившуюся книгу!

У многих русских имелись свои библиотеки, любовно собиравшиеся ими на протяжении многих лет.

Так, по воспоминаниям Мещерского, «жемчужиной среди жемчужин» было его книжное собрание, посвященное России – ее политике, истории, литературе, философии. Другой библиотеки с таким богатством представленных в ней эмигрантских изданий не было ни в Болгарии, ни в Элладе. После вхождения Красной Армии в Софию вся эмигрантская литература была объявлена антисоветской, на что у новых властей имелись основания. В этой ситуации Мещерский, который подвергся кратковременному аресту и конфискации у него нескольких десятков книг, подарил библиотеку (около 2 000 книг, не считая периодики) Пушкинскому дому, спасая ее от гибели 25.

Из Софийских русских приметных фигур можно упомянуть брата и сестру Калугиных, о которых князь Ратиев писал: «Как утверждали… они якобы лишились рассудка, когда у них на глазах были убиты отец и мать. Брат зимой и летом ходил в полинявшей фуражке и шинели какого-то русского политехнического института. По улице они двигались не вместе, а порознь, на каком-то расстоянии друг за другом. Робкими голосами они предлагали: “Не желаете ли купить газетку?” Так как протягивали они встречным газеты исключительно русские, то я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь покупал их товар. Чем они поддерживали свое существование – неизвестно. Все же бродили они по софийским улицам не менее лет десяти» 26.

К середине тридцатых годов в Софии появилась еще одна заметная фигура – поэт «Колосовский-Пушкин», требовавший в Комитете по делам русских беженцев «выдать ему удостоверение в том, что в него действительно вселился дух А. С. Пушкина». На этот ему кротко заявляли в том же стиле: «Приведите с собой двух свидетелей, а мы вам выдадим настоящее… свидетельство. Скажите только, какие произведения у вас имеются готовыми». На эту просьбу бедный больной Колосовский заявлял: «Долго думать я не стану – историю мира напишу.». Потом еще долго, несколько месяцев, он искал «свидетелей», но, увы. 27