Владимир Рунов - Дом хрустальный на горе…

Казбек, первокурсник Мурат, Луиза Ахеджак (слева направо). 1979 г.

Живя в ауле, мы, естественно, приросли хозяйственным подворьем. Жизнью наученные, сложа руки не сидели, весной, летом и осенью – особенно. В просторном погребе всегда хранились следы довольствия от огорода и подворья – квашеная капуста, солёные помидоры, лук, чеснок, картошка, свёкла, морковка, капуста. Всё тугое, свежее… Бывало, и арбузы до Нового года лежали в соломке, я уже не говорю о фруктах. Да и коровы мычали, овцы блеяли, а какой адыгейский двор без скота! Чуть свет, мы с мужем – не учителя, а скотоводы: я дою коров, он выгоняет их в стадо. Зато всё своё – сыр, масло, молочко, мясо свежее, экологически превосходное. Муратик часто приезжал домой с друзьями, шумной, весёлой студенческой компанией. Целует меня в щёку, а сам тихонько в ухо шепчет: „Мамочка, ты уж нас покорми… Мы ведь там, в Краснодаре, больше на пирожках да сосисках держимся…“ – Луиза вздыхает каким-то своим далёким думам. – Боже, какая радость была от тех наездов… Мы с отцом и глаз не могли оторвать от них, молодых, здоровых, весёлых, сверкающих юмором, шутками, дружескими подначками. И главный заводила средь них – наш сын… Такая отрада была! Время пролетало, а утром, глядишь, наспех позавтракали и снова, как вихрь, в путь. „Всё, тян цlыкlу (милая мама), труба зовёт!“ – целует меня стремительно, и вот уже, как улетающий ветер…

Ему, да и всем нам, так драгоценны были те короткие наезды, так памятны… Я видела, что жизнь моего сына, словно тугой парус, наполняется ветром грядущих перемен, и вся моя суть пела от ощущения, что это самый родной человек, частица меня, дыхание моей души, биение моего сердца…

Наше поколение, – продолжает Луиза, – вступало в жизнь в обстановке всеобщей беды, шла Великая Отечественная война. Она быстро докатилась до наших благословенных краёв, поэтому мать свою я почти не помню. Мама погибла от разрыва авиабомбы. Это произошло в Краснодаре. День был ясный, казалось, ничто не предвещало беды. Села в трамвай, и вдруг тревожно завыли уличные сирены, предупреждая об авианалёте.

Немец тогда системно бомбил слабо защищенный южный город. Особенно целился по железной дороге, вокзалу и мосту через реку. Вот недавно снова нашли авиабомбу, семьдесят лет пролежала под опорами старого моста. Но не взрывавшихся бомб всё-таки было много меньше, чем взрывавшихся. Под одну из таких чудовищ и угодила моя мамочка. Испугавшись, она выскочила из трамвая, даже не дождавшись остановки, и, зацепившись поясом пальто, угодила под вагон…»

Даже сейчас, через бездну лет, вспоминая мать, Луиза не может сдержать волнения и рассказывает о ней, как о живом человеке. История любви её родителей, Юсуфа Уджуху и Самет Гучетль, заслуживает отдельного рассказа, настолько она необычна, тем более для тех времён, хотя бы потому, что это была любовь учителя и ученицы.

Когда в габукайской средней школе появился молодой педагог, никто и предположить не мог, что пройдёт немного времени, и весь аул станет с тревогой следить за историей, которая разыграется в стенах школы, когда учитель вдруг собрался жениться на четырнадцатилетней школьнице. Понятно, что местные обычаи предполагают подобные варианты – кавказские девочки рано взрослеют. Но одно дело – глухое средневековье, а совсем иное, когда звонкоголосая советская действительность диктует новые правила социалистического бракосочетания. В райкоме партии по этому поводу молодого учителя, что называется, потянули к ответу.

– А я её люблю! – таков был ответ Юсуфа. – И буду любить вечно…

Вообще не влюбиться в Самет было невозможно. Природа наградила её внешностью, словно выписанной кистью Мане. Матовое лицо с классическими линиями лермонтовской Бэлы, огромные глаза, роскошные волосы и стройная фигура многие мужские сердца заставляли биться тревожно.

Когда Самет шла по улице, люди невольно оборачивались ей вслед. А если ещё добавить, что при этом она оставалась удивительно доброжелательным и улыбчивым человеком, одарённым совершенным музыкальным слухом и хорошим голосом, то можно было понять молодого учителя, остановившего свой выбор на ней и преодолевшего, скажем прямо, немалое на пути к своему счастью.

Да вот на этом пути оказалось много сложностей, особенно в стремлении создать полноценную семью. Двое первых детей умерли в раннем возрасте, и только рождение Луизы, ясноглазой и живой, как ртуть, сменило грусть на надежду на то, что всё лучшее только начинается. Так наверняка и было бы, если бы не война…