Виктор Мочульский - Приключение жизни Виктора Ивановича Мочульского, описанное им самим

Всё это произошло в штаб-квартире армии – а как же обстояло дело там, где солдаты были предоставлены сами себе? Однако, к чести русского солдата, стоит признать и то, что он склонен к грабежу и разрушению менее, чем так называемые цивилизованные европейские народы, а именно англичане и даже французы; и что он более сдержан, чем они. Исключением здесь приходится счесть лишь азиатские племена, отличающееся кровожадной, разрушительной натурой. Даже так называемые казаки не так плохи, как может показаться, и многие происшествия свидетельствуют о том, что и их сердцу не чуждо сострадание. Страх же перед черкесами распространился после того, как они устроили страшную резню при Ошмянах (в Литве).

Когда штаб-квартира армии была перемещена в Седлец, главный город Подлясья, я поселился на квартире одного пекаря – можете ли Вы представить мою радость после пятидневной голодовки? Но натиск жаждущих хлеба был столь силён, что старый булочник, немец по национальности, умолял меня дать ему двоих казаков для защиты от непрошенных гостей, иначе не было возможности продолжать выпечку. Я был вынужден взять его под свою защиту и обеспечить ему надлежащий порядок при раздаче хлеба. То был первый пекарь города, и все высшие чины армии пользовались его услугами, но это не останавливало моих казаков: они позволяли покупателям подходить только по очереди. Так этот человек получил очень солидную прибыль, пообещав, однако, не повышать цену на хлеб.

Из Седлеца я был послан в деревню Игани, где генерал Розен при своём отступлении от Демба-Велького несколько дней назад провёл кровавое сражение с войсками Скржинецкого. Виденное мною поле сражение было усеяно бесчисленными убитыми и раненными. Никто не нашёл времени позаботиться о них. У многих началась гангрена, потому что ампутация не была проведена вовремя, и заболевание не было остановлено, другие истекли кровью или обессилели из-за голода и палящих лучей солнца, третьи погибали от жажды и боли в раздробленных конечностях. Там же лежали израненные лошади, разбитое снаряжение, куски разорванной одежды – плачевная картина людского варварства.

История спокойно и величественно рисует перед нами минувшие битвы и, сверх того, находит в них героев. Жаль, что летописец никогда не удостоит своим вниманием вышеописанное поле брани – иначе герой превратился бы в разбойника. Когда человек убивает человека, его колесуют. Но, когда монарх или другой властитель посылают на смерть на войне тысячи невинных людей, народ воспринимает это как должное, не требуя воздаяния. Так гласят справедливые законы нашего общественного порядка, столь далеко зашёл великий прогресс нашей цивилизации. Вместо того чтобы презирать такого изверга все, а в особенности историки, превозносят его до небес. И это совместимо с христианской философией?

Фланговый марш Дибича удался. Уже при деревне Пишки, что лежит в 15 верстах от Остроленки, мы столкнулись с арьергардом поляков, и несколько эскадронов их уланов были нами разбиты. Часть гвардии догнала затем основные силы противника, войска вошли в соприкосновение, и поляки не могли более уклоняться от решающей битвы. В ту же ночь Дибич приказал мне направить к Остроленке гвардейскую дивизию под командованием графа Ностица и батарею конной артиллерии для захвата моста через Нарев. Предприятие это было задумано с целью помешать переправе поляков или хотя бы задержать её до того момента, когда русские войска соберутся в достаточном для битвы количестве. К несчастью, граф Ностиц не понял замысла фельдмаршала и резко возразил на мои объяснения: «Я лучше Вас знаю, что мне следует делать». Итак, он направил свои войска в сторону от намеченного пути, к Czerrleny, чтобы пленить пару стоявших там польских пехотных батальонов. Я попытался возразить ему, говоря, что имею от фельдмаршала приказ привести его к Остроленке и не могу более работать с ним при таком явном неповиновении; тогда он соблаговолил ответить: «Скажите же главнокомандующему, что я иду к Czerrleny». С этим я и отправился назад, в штаб-квартиру. Когда Дибича разбудил мой приезд, была уже полночь. Можете ли Вы представить себе сцену, которая разыгралась после того, как я передал фельдмаршалу ответ Ностица? Дибич то хватался за волосы, то топал ногами, и, наконец, стал подходить ко мне, сжав кулаки и крича: «Я Вас расстреляю! Как вы посмели не выполнить мой приказ?!». Я молчал. «Скачите немедля к Нотицу и скажите ему, что он должен сейчас же повернуть к Остроленке, иначе я предам его военному суду! Скажите же ему это, да поторапливайтесь!»