Ираида Легкая - Летающий архиерей

Отец всю жизнь относился к архипастырям с сыновней любовью и беспрекословным послушанием. И они его любили. В кабинете отца (когда у него таковой был) висели их портреты. Галерея эта открывалась портретом архиепископа Иоанна Рижского. Он был не только главой Латвийской Православной Церкви, но и членом Латвийского Сейма, куда прошел по списку православных и русских организаций Латвии. Вот как описывает встречу с владыкой Иоанном журналист Андрей Седых в книге «Пути, дороги» (Изд. 1934 г.):

«Архиепископ Иоанн живет в подвале собора. В его “покои” ведет узкая винтовая лестница. Низкие сводчатые потолки, на стенах пятна сырости… Скудно живет владыка. Несколько кресел, стулья. Шкафы с книгами. Иконы. Над столом – большой портрет патриарха Тихона. Кровать за перегородкой. В углу у печи – груда поленьев. “От нас отняли помещение архиерейского дома, – объясняет владыка. – Тогда в виде протеста я поселился здесь. Делались компромиссные предложения. Хотели купить новый дом, но я отверг. Это значило оправдать беззаконие. Архиерейский дом был православным мужским монастырем, нашей святыней. А помещение сие подвальное – нам к лицу, оно символизирует нынешнее, надо надеяться, временное положение Православной Церкви в Латвии. У нас отнят кафедральный собор, бывший усыпальницей архиепископов. Его превратили в лютеранскую церковь. И много других церквей отнято. Это тем более прискорбно, что, в общем, латыши хорошо относятся к русскому меньшинству и его не притесняют, а вот Православную Ццерковь загнали в подвал. Говорю это как депутат Сейма, и обвинение неоднократно предъявлял с парламентской трибуны. Долголетняя жизнь в подвале на здоровье моем никак не отражается. Здоровьем меня Господь не обидел. Все в роду такими были. Сила у нас передается от отца к сыну. Дед мой, покойник, Царство ему Небесное, однажды рассердился на коня и легонько стукнул его кулаком по голове. А конь свалился и в тот же час околел. Недавно случай был. Подбегает ко мне шофер: “Владыка, Ваше Высокопреосвященство, помогите автомобиль вытащить. В грязи завяз. Подобрал я рясу, поднатужился и вытащил автомобиль».

А вот как описывает архиепископа Иоанна Рижского парламентский корреспондент Г. Нео-Сильвестр (На буреломе. Воспоминания русского журналиста. – Изд-во «Посев»):

«Высокого роста, плечистый, умные, большие глаза с орлиным взглядом, толстые губы, слегка скрываемые большой окладистой бородой, энергичная, величавая походка. Каждое выступление его в Сейме было своего рода политическим событием и вызывало в палате депутатов много оживления, так как он был блестящим оратором и природным борцом со злом, особенно с марксистами, в которых видел ярых врагов, не только церкви, но и каждого правового государства. Служил владыка весьма торжественно и благолепно. Величавая осанка, архиерейское облачение, мощный голос, произносимые с большим чувством молитвы – все это производило на молящихся неотразимое впечатление. Часто в соборе архиепископ обличал атеистов, сеющих безбожие в стране. Эти проповеди доходили до ушей его врагов, раздражали их. Недоброжелателей владыка имел немало, даже среди духовенства, так как он был довольно суров по отношению к тем, кто не исполнял своего пастырского долга. Зато среди русского населения и в Риге и в провинции архиепископа не только любили, но многие его боготворили.

За несколько недель до закрытия Сейма навсегда (переворот Карла Ульманиса 15 мая 1934 г.) член Сейма Янис Поммерн, он же Архиепископ всей Латвии, произнес громовую речь против вожаков крайне левых партий, ведущих Латвию к гибели, и потрясал папкой, указывая, что в ней находятся документы, изобличающие подлую работу латвийских марксистов и их пособников, даже из правого лагеря. Разразился небывалый скандал. Социал-демократы вскочили с мест, крича: “Вон, вон”; некоторые из них, потрясая кулаками, грозно бросились к оратору. Председатель Сейма водворил порядок. Оратор продолжал, улыбаясь: “Этот шум и свист напомнил мне случай, происшедший со мной на юге России. Однажды ночью за мной, тогда еще молодым священником, заехал крестьянин и повез меня к своей умирающей матери. При въезде в деревню на нас напали с яростным визгом собаки, с очевидным желанием наброситься на меня и разорвать на куски. “Не бойся, батя, – сказал мне возница, – это они приветствуют тебя на своем собачьем языке”. Что говорил оратор дальше, разобрать было невозможно вследствие невероятного шума. Заседание пришлось закрыть».