Ираида Легкая - Летающий архиерей

Мамина семья жила Риге. Мы часто ездили к ним в гости. Они приезжали к нам. Старший брат мамы, Василий, был железнодорожником. Два младших брата – Андрей и Михаил – иногда рассказывали нам страшные истории, к большому нашему удовольствию. У дяди Андрея был дар к языкам. Он увлекался английским языком и Марк Твеном. О самом младшем брате – Михаиле – мама особенно заботилась. Мама и тетя Нюра занимались рукоделием и нас обучали. Они серьезно обсуждали наш детский гардероб. Часто портниха шила нам пальто и платья одного фасона, но из материи разного цвета. А бабушка учила нас вязать рукавицы, носки и перчатки. В работе по дому маме помогала латышка Люся. Закусив, она часто говорила: «Я наелась до сутра». Мама хорошо готовила. На каждый день недели было свое меню. Иногда она спрашивала, какую мы хотим яичницу, и мы дружно отвечали: «С муком и с молоком».

В монастыре, занимавшем целый городской квартал, детям было раздолье. Было где бегать, играть, прятаться. Как хорошо было лечь и катиться с холма, на котором стоял собор! Помню, что сестра называла себя Алешей Поповичем, а я себя звала Добрыней Никитичем. Каждое лето мы на месяц уезжали в Пустыньку, так все звали отделение монастыря, расположенное в лесу недалеко от Елгавы, Спасо-Преображенскую пустынь. Там мы научились искать грибы. Сыроежки росли прямо у строений монастыря, за подосиновиками устраивались походы. Грибы монахини заготавливали в большом количестве, впрок к постным дням. Я помню подземный погреб в монастыре в Риге, где стояли большие бочки с квашеной капустой, солеными огурцами, солеными грибами. Мы мечтали о поездке в Пустыньку, но мама говорила: «Сперва надо выполоть грядки с помидорами, а тогда поедем». И мы охотно пололи. Мама умела вдохновлять на труды. Помню, как мы просили ее: «Когда, наконец, мы сможем мыть пол в нашей спальне?».

Мы, дети, любили богослужения – зимой в уютной деревянной церкви, летом – в просторном каменном соборе. Особенно Рождество, Вербную субботу и воскресенье, службы Страстной седмицы, Двенадцать Евангелий. К Пасхе мама усердно готовилась, пекла куличи, делала две пасхи, сырную и заварную. В Пасхальную ночь мы, дети, могли бить в колокола. Колокольный звон раздавался все три дня Христова Воскресения.

Во время первой исповеди я озадачила кротчайшего отца Николая вопросом: «Если Бог все может, почему Он попускает зло?». В семь лет я превратилась из младенца в отроковицу. Этот водораздел, когда впервые идешь к исповеди, был очень значительным.

К духовенству в Латвии относились с почтением, памятуя, как в революцию убивали священников. Отец пользовался уважением и любовью монахинь и прихожан. Жизнь текла так, как она текла, когда здесь была Российская империя. В монастыре все говорили по-русски. Мама и папа владели латышским языком, отец иногда служил по-латышски. В русских гимназиях, в которых они учились, латышский язык был обязательным предметом. А мы в дошкольном возрасте латышского не знали, кроме отдельных фраз. На каком языке мы ругались через дырку в заборе с соседними латышскими мальчишками, я не помню. Как-то раз на вокзале, во время поездки в Пустыньку, мы увидели президента Ульманиса в сопровождении двух-трех человек. Он подошел к нам и всем пожал руки. В Латвии уживались латыши, русские, евреи, поляки, немцы. Перед Рождеством в центре города устраивался Рождественский базар, к большому нашему удовольствию. Елки, ларьки с елочными игрушками, вафлями с взбитыми сливками. Однажды я попросила в подарок к Рождеству немецкий букварь.

В предисловии к книге «Корабли старого города» (Рига: Латвийское общество русской культуры «Даугава», 2005), эмигрантка первой волны Ирина Сабурова писала, что русские в Латвии стали «эмигрантами» только с 1944 года: «… принимая живое участие в жизни Балтийских республик, русские полностью сохранили свой язык, культуру и всячески развивали ее; можно даже сказать, что наше прошлое (свободная жизнь в свободной стране) – это, Бог даст, будущее России».

Отец часто с нами играл. Однажды одна из нас его нечаянно толкнула. Другая строго сказала: «Не бей, видь священник». Отец занимался на богословском факультете Рижского университета. Я очень ревностно следила за его отметками. Когда он один раз получил четверку вместо обычных пятерок, я разревелась. Он также преподавал Закон Божий. Проповеди его славились. Помню еще, как-то ясновидящая монахиня взглянула на его руку и зарыдала: «О, какие тяжелые испытания ждут Вас на склоне лет…».