Артем Драбкин - Кавалеристы

– За что?

– А посчитали твой номер, как будто ты сознательно сделал.

Я говорю: «Какой же это сознательно?»

Нет, тяжело. Вот так вот вспомнишь… Ну вот, якуты, эвенки были. Русского не знают… Вот… И нельзя с плохим настроением идти в бой! Бдительность теряется. И уж тут я, конечно, научился, что вперед я не совался, только сзади шел все время. Полз, а не шел.

Потерял я первый раз коня, убили подо мной, а второго танком задавили. Мы ушли. Их-то оставили, а сами ушли. Немецкие танки их подавили. Немного осталось.

А озоровать, все равно озоровали. Как было… Даже думаешь: «Вот черт возьми, ведь знаешь: завтра тебя убьют или искалечат». Сколько хороших ребят погибло. Жалко, а чем поможешь. Смотришь, выворочены все внутренности. Он просит добить – я не имею права добивать, а вдруг он будет жить. А сейчас эти лопухи…

– За лошадьми много приходилось ухаживать?

– Да где? Ее же… Лошадей оставляешь с коноводами, а сами в бой.

– В конном строю не ходили в бой?

– Ни разу. Ни разу… Разговор был только о Доваторе, что он пошел в конном строю. С одной стороны говорили, что он поднял. С другой стороны: «Глупость». «Ну что, – говорит, – раз, и тут же его прибили». И, бедный, шашку носил я четыре года и никому ничего не рубил ей. Вот сейчас прошу казаков, чтоб мне шашку подарили.

– Казачьи части отличались от обычных кавалерийских частей?

– Формой.

– Носили ее?

– А куда ж ты денешься, больше ничего не давали. Она-то была смешанная. У кого-то есть, у кого-то нет. У командира эскадрона была форма, у меня фуфайка была. И, может быть, это и спасло меня. Его погубила форма, потому что он в казачьей форме высунулся. Хороший человек был, смелый, решительный. У него правило было: «Чего отступать? Завтра заставят брать. Нет, не будем отступать». И как только обстановка ухудшается, он спать хочет. Ложится спать. Буркой укроется, а мы с Федей следим, знаем, что он не спит.

– Где командир эскадрона?

– Вон спит!

И успокаиваются все.

– Как было с бытом? Кормили на фронте лучше, чем в запасном полку?

– Что достанется. Там от чего… То надо подвезти, то кухню разбомбили. Сама норма была выше. В запасном-то полку… как она… третья, что ли, норма была. А здесь первая, и обидно, что когда уходишь с передовой на отдых, тоже тебе дают вторую, чтоб ты не очень-то разжирел.

Так что я не советовал бы никому воевать. Слава богу, что вот между этой контрреволюцией не было гражданской войны. А-то перебили бы…

– В запасном полку как долго учили солдат?

– Три месяца, а лейтенанта шесть. А нас пять, так как мы на месяц позднее пришли. Некоторых сразу отправляли, потому что прибывали уже опытные некоторые. Но за год семь месяцев ни одного солдата я не видел, чтоб возвратился с фронта. Ни одного. Или попадали в другие… Ни одного.

147 человек я недосчитался в своем взводе.

Во второй-то раз я мог бы, конечно, открутиться, не ехать. Сам виноват.

– Какой был возраст солдат?

– Всякий. От 18, 17 с половиной до 50. Поэтому некоторых стариками (в беседе он называл другое слово на «c», но его на записи не разобрать. Позже он не смог вспомнить, что это за слово. Сказал, что людей старшего возраста называли «стариками», «отцами») называли. Но чтобы, как ее… дедовщина, нет. Вот я говорю, кроме одного случая (имеется в виду случай с уголовником, о котором говорилось ранее). Посмеяться, что-нибудь поозоровать, привязать за что-нибудь…

Был у меня солдат. Медалью награжден «За боевые заслуги», и покончил, как говорится, самоубийством. В смысле… Отвели нас на отдых, а лошадей-то не было, и мы пешком шпарили на отдых. А идут машины ночью туда-сюда, и он решил на машине подъехать. Прыгнул и сорвался, и чека из гранаты… Мог бы он выбросить. Это теоретически, конечно… А он опять прыгнул, и что… прикрыл… тоже героически получилось, что он своим телом прикрыл других. Его хоронили мы с честью, полком. Что родителям напишешь? Так же и написали: «Ваш сын, проявив мужество и героизм, погиб в бою». Не напишешь же, что было. Открыли когда карманы – сколько молитв у него было. Каких только не было. А он полный такой, малоразворотливый, но силой-то обладал.

– Лошади часто гибли? Что делали, когда без лошади оставались?

– Ели ( смеется ). Если меня ранили, лошадь убита, с меня: «А где лошадь?»

– Убита.

– А где мясо?

Когда лошадь убита – это просто пир был. Дохлых ели, зимой если. Мясо-то не так прокисает. Был у нас первый командир эскадрона, который божился, крестился, что он конину никогда есть не будет. А Иванов Лешка, повар, заходит.