Капитан Зельтц - Сны под стеклом. Бортжурнал капитана Зельтца

Привязали, однако, дедушку Шмуэля не за это. А привязали его за то, что он, опять же, рандомально, ухитрился кого-то треснуть этой своей непарализованной рукой, перевернуть поднос с едой, оборвать занавеску, опрокинуть тяжеленную металлическую тумбочку, и бог знает что ещё бы он натворил, если бы не бдительность санитаров. Но то было вчера. А сегодня…

Вот я стою в дверном проёме этой самой вонючей палаты, и вижу я. Вижу я дедушку Шмуэля, сохранившего аристократическую осанку, благородные седины, твёрдый и ясный голубой взгляд святого или пророка. И в руке его большая, как колбаса, какашка. И дедушка Шмуэль колбасу эту смачно кусает и кушает. В жизни моей было всего раза четыре, когда мне было трудно побороть рвотный рефлекс (алкогольная интоксикация не в счёт). Первый раз – в городском ожоговом центре, в конце 80-х, в светлые годы прекрасных и мудрых горбачёвских реформ. Когда, к примеру, в ожоговом центре не оказалось ни антибиотиков, ни анальгетиков. Когда перед группой зелёных студентов привели в манипуляционную молодую женщину с обширным паровым ожогом, и когда сестра милосердия рванула, без лишних разговоров, присохшие к грудям бинты, и обнажились серо-зелёные и ярко-красные куски мяса, и хлынула зелёная слизь, и молодая женщина с изъеденными гнойными свищами грудями заорала нечеловеческим голосом…

Ну, довольно романтики. Передо мной стояла чёткая задача: какашку – отобрать, дедушку – помыть и привязать. Постараться, при этом, чтобы дедушка меня не поймал бы и не замарал бы. И нужно было торопиться, так много ещё разных чудес ждёт меня впереди. Половина отделения, как минимум. Так вот, стоял я перед дедушкой Шмуэлем, размышляя о суетности бытия. А он продолжал откусывать какашку. И седая благородная борода его приобрела шоколадную окантовку вокруг рта. Зачем-то я спросил его:

– Ну что, вкусно?

И тут он удивил меня удачным ответом:

– А ты что, тоже хочешь?

А дальше… Стивен Сигал оценил бы элегантность моих движений. Какашка была изъята, пациент – помыт и фиксирован, санитарский мундир остался незапятнанным.

Дверь палаты широко распахнулась и впустила толстое тело медсестры Моны. Белый халат трещал на мощной груди и ягодицах. Мона была недалёкая, некрасивая и недобрая молодая женщина бухарского производства. Голос у неё был грубый и хриплый, а манеры – как у невоспитанного и голодного беспризорника.

– Ну, чё ты тут возишься?! Быстрее давай, давай быстрее, ты же доктор!

Факт моей формальной медицинской квалификации не давал Моне покоя. Частенько, требуя от меня срочно, бегом, принести ей что-то с кухни, со склада, или просто вытереть задницу больному, она добавляла «доктор» и радостно кудахтала. Не одна Мона этим грешила. Есть люди, которые не могут чувствовать себя полноценными, не унизив другого.

Кто-то даже сказал мне:

– Вы же там все купили себе дипломы, вот и не можете здесь экзамены сдать.

– А ты поезжай в Москву и тоже купи себе диплом, что ты время-то зря теряешь? Тоже будешь доктором.

Пререкания с медсёстрами, однако, занятие небезопасное. Можно задеть нежные чувства медсестры неосторожным словом. Слово ведь бьёт сильнее пули. Слово бьёт сильнее пули, а рикошетом может «снести» санитара. Ибо, к примеру, толстая и ленивая медсестра Мона работает в больнице уже много лет, уволить её практически невозможно, и, в случае конфликта, администрации больницы намного проще избавиться от вздорного эмигранта, нежели разбираться кто-кого-как обидел. Да и уровень иврита не позволил бы мне спорить или объясняться с кем-либо.

Мона была далеко не худший вариант. Старшая сестра Дэми Вахмистр, например, была куда хлеще. Её родители приехали из Прибалтики в 70-х. В семье Дэми все приехавшие в Израиль после 70-х считались быдлом и проходимцами. Вдобавок к такой милой установке, бедняжка Дэми в детстве перенесла менингит. Не знаю, какой бы у неё был характер, не переболей она менингитом. Возможно, она была бы милейшим человеком. Я встретился с Дэми уже после того, как с ней встретился менингит. Лет через тридцать после. Это была высокая тощая особа с короткими овечьими кудряшками и весело-придурковатым взглядом. До общения с санитарами она не опускалась, а вот «русским» докторам частенько портила кровь на обходе, выговаривая им при всех:

– Доктор Алекс! Вы что это выписали больному? Вы что, не знаете что у нас нет «аспирина», а есть «микропирин»? В России вас этому не учили? Понаехали тут недоучки всякие!