Капитан Зельтц - Сны под стеклом. Бортжурнал капитана Зельтца

Нарушив нить весёлых размышлений, чуть не налетел на меня дедушка-спортсмен. Пыхтя и отдуваясь, он маршировал, пробуксовывая по песку. На лысом черепе развивались уцелевшие в бурях седые волоски. Красно-фиолетовые пятна на бледной шелушащейся коже говорили о плохо подобранных антикоагулянтах. «Прямо с пляжа – в реанимацию».

Меня обогнали две необыкновенно толстые бабушки. Из-под игривых купальников свисали килограммы дряблого жира. До меня долетел обрывок фразы, произнесенной резким и капризным тоном: «…такая лентяйка! Я сказала ей: я плачу тебе за три часа уборки! Даже если ты заканчиваешь за час – скажи, я найду тебе ещё работу!…» Увлечённые беседой, они шлёпали ногами по кромке воды. Ласковые волны омывали их слоновые стопы.

Что ж… В тот день не нашёл я, увы, ни красивых ракушек, ни ямайских бутылок, ни сокровищ Агры. Влажный песок у кромки прибоя весь был изрыт стариковскими остеоартрическими копытами. Я побрёл обратно. Мои следы на песке терялись и появлялись вновь, и переплетались со следами старичков. А потом я перестал различать их.

Коммерсанты да идеологи напридумывали для нас, мелких потребителей, всевозможных праздников. По правде говоря, скорее не столько для нас, сколько для самих коммерсантов да идеологов. Чтобы управлять нашими умами и кошельками. А то получается, что средний потребитель лишь 2—3 раза в год тратит деньги на подарки, выпивку да угощение. А если уж праздник совсем «левый», то есть, фальшивый, то соц. сети уговаривают тебя отправить виртуальную открытку или виртуальный подарок. Хотя деньги за виртуальные услуги берут совсем не виртуальные.

Так появился День Бастилии, День работников пищевой и лёгкой промышленности, День доярки, День системного администратора. Есть День Дураков и День Влюбленных (нужно было бы поставить их рядом).

Я расскажу вам про день израильского санитара. И это не имеет никакого отношения к праздникам, уж поверьте.

Просыпаешься в кромешной тьме. Смехотворная израильская зима может быть весьма и весьма промозглой, особенно ранним утром. Постройка здесь ориентирована на летнюю жару – большие окна, тонкие стены, полы каменные, центрального отопления нет. Квартиры с минимумом внутренних дверей, да и те плохо подогнаны. Сократим сказку – ранним зимним утром вылезать из теплой сухой кроватки в холодную и влажную окружающую реальность… ох, как не хочется!

На улице всего лишь +10, но льёт дождь, сказать «как из ведра» – явное преуменьшение. Дождь хлещет яростно, как будто хочет смыть государство Израиль к ёдрене фене. Ветер гнёт пальмы. Хорошо, что на них нет кокосов – было бы обидно получить кокосом по черепу. И лежать потом с травмой черепа в холодной луже, под проливным дождём. Как Лермонтов Михаил Юрьевич. В смысле, под дождём лежать. Убило-то его не кокосом, разумеется. Маленький кусочек свинца трагически и безвременно оборвал жизнь столь юного дарования… Ах, если бы не коварный Мартынов… Ах, если бы он не погиб так рано… Наверняка был бы жив-здоров и по сей день…

Что-то я опять ушёл от темы.

Речь шла о кокосах, кажется? Кокосом по репе. Или по тыкве. Тротуары после дождя усеяны такими вот, безвременно погибшими, кокосами. Были бы. К огромному счастью, кокосов-то ведь никаких у нас нету, разве что в магазине.

До больницы – полчаса энергичной ходьбы. Заткнув уши наушниками, в которых надрывается Шевчук, прикрыв биологическую оболочку болониевой, санитар галопирует на работу. Там, сонные, разомлевшие от отопления, ночные санитары и санитарки ждут меня. Они сжимают в мозолистых руках свои магнитные карточки, чтобы «отбить» их ровно в 7.00 и ринуться по домам.

Там обкаканные пожилые леди и джентльмены ждут меня. Ретивые медсёстры ждут меня. И вот я пришёл. В самой вонючей палате лежачих больных дедушка Шмуэль ухитрился освободить от вязок правую руку. Этой правой рукой он давеча страшно озорничал. Давеча поутру предстал пред его ясны очи доктор Махмуд. Знатный анти-сионист и большой любитель чистоты – этот доктор Махмуд. В столовой, например, перед едой, он чистую посуду обязательно ополаскивает кипятком. Руки он моет несчётное количество раз, и дверь всегда открывает локтем… в общем, водятся за ним всякие-разные чистоплюйские выкрутасы. Ритуалы, то бишь. Так вот, стало быть, предстал, сверкая своей чистой розовой лысиной, доктор Махмуд пред дедушкой Шмуэлем. Предстал, дабы взять кровь у дедушки у Шмуэля на анализ, из дедушкиной паховой артерии. Это нужно иногда. Технические подробности опустим. А дедушка-то Шмуэль уже давненько жил на автопилоте. Головушка-то его, с благородными сединами и твёрдым небесно-голубым, как у святого или пророка, взглядом, давно уже изнутри была поедена молью (или деменцией, одно из двух). Так что дедушке-то Шмуэлю, между нами, было безразлично, кто перед ним: санитар, доктор Махмуд, просто Махмуд или сам министр здравоохранения. Дедушка на внешние раздражители реагировал рандомально. И вот, стало быть, доктор-то, Махмуд, обнажил у Шмуэля интимные места и склонился над его чреслами, нащупывая пульс в дедушкиной паховой артерии. А дедушка-то Шмуэль глядит на доктора ласковым небесно-голубым сиянием и громко читает откуда-то всплывшее из уцелевших нейронов благословение. И гладит доктора Махмуда, гладит его по розовой блестящей стерильностью лысине. И гладит, и гладит… Доктор Махмуд берёт кровь, прижимает дедушкину артерию ваткой и выпрямляется. И стоит, и прижимает артерию; две минуты, как минимум, положено прижимать. И видит, уже выпрямившись, доктор Махмуд, видит руку дедушки Шмуэля, ту самую благословляющую руку, которой гладил его дедушка по розовой Махмудовской лысине. А рука эта, робяты, вся в шоколаде. Но, что за чёрт, думает себе доктор Махмуд, откуда у дедушки СТОЛЬКО шоколада?! И продолжает стоять и героически прижимает артерию дедушки, ровно две минуты. Но понимает уже, что помазали его по лысине вовсе не шоколадом… И бежит доктор Махмуд к раковине. И в зеркале, что висит над раковиной, зрит доктор на розовой своей лысине экскременты. И был это настоящий сюрприз для доктора Махмуда, доложу я вам. Уж не знаю – как долго и какими химическими средствами отмывал доктор Махмуд свою лысину, но была она ярко-красной в тот день.