Алексей Ратушный - Воспоминания Олигофрена. Я – самое фантастическое преступление моей мамы

Вам улыбается женщина – это смертельно опасно!

Мои тексты направлены в основном в головы женщин. Во-первых мужчины менее платёжеспособны. Во- вторых женщины платят за своё «хочу». А вот мужчины платят за «хочу» своих женщин. Это совершенно разные виды мотивировок. Искусство продажи товара женщине – это искусство разбудить в ней её самое тайное и мощное – «хочу!»

Искусство продажи товара мужчине – это искусство убедить его, что этот товар хочет именно его женщина.

Стою на Арбате. Тепло. До начала зачистки Арбата милиционерами со служебными собаками еще три часа.

Нет денег. Нечего пить и есть. Я исследую тексты на пробивание сознания спешащего мимо человека. У меня есть только секунда на захват внимания. Затем – когда оно уже захвачено – еще секунд пять на превращение любопытства в интерес.

Арбат еще не заставлен дурацкими палатками и ларьками матрёшечников. Здесь много самых разных мастеров, умеющих творить совершенно невероятные вещи. На Арбате с обыденным не удержишься. Требуется максимальная новизна и нетривиальность. Всем этим я обладаю с избытком. Но сегодня я не зарабатываю. Сегодня я изучаю. Свои тексты. Себя. Арбат. Идущих мимо людей. Женщин.

Продолжение будет потом если автор его добудет потом.

БУДУЧИ ЗАЧАТ

Будучи зачат в условиях передвижного «театра заключенных», колесившего по лагерям Колымы, с момента зарождения и почти до самых родов я путешествовал. Когда выдавалась свободная минутка мама и отец пели вместе какие-то свои песни. Пели они вместе и в дороге. Я слышал. Много лет потом я не мог понять, почему именно в дороге, в движении рождалось большинство моих песен. Мне было неважно, в чем именно ехать. Но как только вагон или автомобиль трогались, во мне начинался процесс перехода в особое состояние внутренней самоотрешённости и появления в моем сознании текста и музыки.

В утробе моим текстом была мама, а моей музыкой был отец. Композитор, аранжировщик, виртуоз, владевший десятками музыкальных инструментов. Мама уверяла меня, что он свободно играл на любом инструменте. Но особенно любил виолончель.

Впрочем там, в «тюремном театре», он был дирижером и руководителем оркестра. Мама уже тогда писала прекрасные стихи. А ещё больше она читала стихи великих мастеров. Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Тютчев, Фет, Бальмонт, Анненский, Блок, Маяковский, Есенин, Уткин… У неё была просто феноменальная память на тексты. Когда мне довелось познакомиться с человеком, знавшим наизусть почти всего Маяковского, я не удивился. Мама знала его всего. По крайней мере всего опубликованного. В тюремном театре она как раз и была штатным чтецом, исполнительницей стихотворений. Читала она превосходно. Залы буквально рыдали. Уже в последние годы жизни она вела небольшой курс радиопередач о поэтах на Свердловской радиостудии. Сохранились некоторые передачи. Так что при желании можно будет и послушать её чтение стихотворений.

Удивительно, но лучшие мои песни написаны на два голоса – мужской и женский. Почти не сохранилось таких фонограмм, где я пою песню вдвоем с кем-нибудь. А было!

Но сегодня я о дорогах.

Итак, еще в мамином животике я покатался по Российской «глубинке», по её первородным местам. Холодным летом 1953 года я был перевезщен мамой из Колымского лагеря в Магадан (первый большой город в моей жизни!), затем в порт Ванино, далее – морем же – во Владивосток, и уже из Владивостока поездом (эшелоном с демобилизованными солдатами) в Свердловск. Путешествие длилось полмесяца, или даже чуть больше. И, наконец, я попал в наш дом на Карла Маркса 8. Вообще-то эта улица до революции именовалась Крестовоздвиженской, но узнал я это уже значительно позже. Для меня Карл Маркс с самого раннего детства был конкретным явлением – улицей моего детства. Возможно поэтому я всегда относился к нему с огромным уважением и восторгом. Теперь наступил длительный период в восемь лет относительно «неподвижного» проживания в одном месте. Нарушали это состояние «недалёкие» вылазки в форме поездок в летние и – позднее, в зимние – пионерские лагеря. А именно – в Сухой Лог, в Сысерть. Еще припоминаю поездки на автомашинах в лес за опятами с тётей Роной. В лагерях я проводил четко с шести лет по две-три смены. Еще были поездки с мамой – но непродолжительные и буквально в пригороды.