Павел Владыкин: Детство, раненное войной. Воспоминания ветеранов-журналистов

И еще – белый хлеб, который мы с мамой купили тут же, в гастрономе, напротив громкоговорителя, произнесшего страшные слова. Вкус этого хлеба я вспоминала всю войну. И после войны. И даже сейчас, когда в магазинах десятки и десятки сортов белого хлеба, мне кажется, что вкуснее того, купленного в первый день войны, нет и не может быть.

Постепенно в городе налаживался ритм военного тыла. Появились хлебные карточки. Окна домов перечеркнули кресты бумажных полосок.

Но первого сентября 1941 года во всех школах города раздался звук колокольчика! Это был и мой школьный звонок. Самый первый в жизни, хотя мне только что исполнилось семь лет. Я оказалась самой младшей в классе, как и потом, во всех классах и на всех курсах, где бы ни училась.

Что еще приходит на память?

Парты, парты, парты, и на каждой промокашка, на ней кусочек черного хлеба, а на нем – ма-а-аленькая горка сахарного песку. Наш скромный завтрак.

Мы «отрабатывали» его своими отметками (не помню, чтобы в нашем классе были двоечники), своими делами – октябрятскими, а потом и пионерскими, тимуровскими, – своими концертами в госпиталях.

Я знаю, что все школьники старались помочь старшим, чем только могли. Знаю потому, что мама моя, Антонина Георгиевна Кузовникова, преподаватель русского языка и литературы, с первого дня войны вместе со всеми своими учениками выезжала на полевые работы. Помню и свою первую поездку в колхоз с ее шестиклассниками-семиклассниками. Ехали сначала по Каме до Частых, затем от берега до села Фоки. Шли пешком по разбитой деревенской дороженьке, а лошадка везет телегу, на которой все наши вещи. Я, семилетка, учительницына дочка, тоже мужественно шагаю, пока вовсе в кровь не стираю ноги и кто-то не предлагает:

– А давайте ее верхом на лошадь посадим.

И посадили. И так добрались до села Фоки.

А на другой день мы уже теребили лен, хорошенькие такие голубенькие цветочки. Только руки болели после этого.

За четыре-то военных лета и четыре осени чего только ни приходилось осваивать городским школярам, чтобы помочь фронту! Помню третий год войны. Я уже третьеклассница, и с мамой, с ее классом поехать на уборочную не получится. Придется меня одну дома оставить. А на кого? Ни бабушек, ни родственников – никого. А кто еду приготовит? А как спать одной? А кто домашнее задание проверит?.. А вот сама как-нибудь управляйся. И управилась!

Константин Симонов помог. Вышел в том году календарь – хоть и на плохонькой бумаге, с занозами, но вышел. Можно было на стенку повесить. И как раз напротив страницы с сентябрем напечатали стихотворение «Жди меня».

И были эти строки для меня как молитва. Только встану с постели – к календарю: зачеркну еще один день, без мамы прожитый, прочитаю «Жди меня» – и в школу. А потом музшкола, рукодельный кружок… Много у нас тогда было кружков. Готовили девочек-умелиц к мирному времени.

И это время наступило. 9 мая, как всегда, ровно в шесть утра заговорила наша старенькая черная «тарелочка». И тут же мамины всхлипы:

– Война кончилась! Кончилась, понимаешь?

И я поняла. Поняла уже не тем умом-разумом, как в первый день войны. Вот когда мне стало действительно страшно за каждый из одной тысячи четырехсот восемнадцати пережитых нами дней.

У каждого человека память о его самых ранних годах эпизодична и избирательна. При этом счастливые эпизоды откладываются в памяти не так крепко и не так ярко, как несчастливые (говорят же, счастье – это когда нет беды, когда жизнь спокойна).

Эпизоды «счастливых» воспоминаний зыбки, кратки и особенно дороги. Ускользающая память при некоторых усилиях воспроизводит картинки. Вот детский загородный лагерь для дошколят под Красноярском. Ручная ворона, к ней тянутся все ребятишки, но начался дождь – и все бегом-бегом в беседки. А вот залитый солнцем день. Мы с отцом, мамой и сестрой Нелей на пасеке. И белобородый дед угощает нас брусками золотого сотового меда. А потом север, Дудинка. Черная Полярка щенится. Дома кроме меня – никого. И я показываю в окно соседским детям всех щенков, по мере их появления на свет. Сколько радости! А вот уже Енисейск. Наводнение. И какие-то дяди переводят нас, детей, по бревнам. Из воды торчат скворечники на жердях.