Виктор Баранец - Ельцин и его генералы

— Вы, военные, берете власть в свои руки, «сажаете» удобное вам правительство, стабилизируете обстановку и потом уходите в сторону…

Маршал хорошо понял, к чему клонил Горбачев. И, наверное, сильно напугал президента, сказав, что при таком варианте тех, кто попытается его реализовать, неминуемо ждет «Матросская тишина».

Горбачев немедленно сделал задний ход:

— Ты что, Женя, я тебе ничего не предлагаю, я просто излагаю варианты, рассуждаю вслух…

Вспоминая об этом эпизоде, Шапошников говорил, что предложение Горбачева могло привести к трагедии с более серьезными последствиями, нежели вытекающие из Беловежского соглашения…

Иногда и маршалы способны делать оговорки, в которых информации гораздо больше, чем в сотне их интервью. Получалось, что Беловежское соглашение — тоже трагедия. Назвать ее инициатора по имени и отчеству он никогда не решался…

Уже вскоре после драматических событий декабря 1991 года наступил момент, когда маршалу вновь предоставилась возможность поступить в соответствии с изложенными в его рапорте мотивами.

В Кремле проходило Всеармейское офицерское собрание. Решалась судьба в то время еще единых Вооруженных Сил. Пять тысяч офицеров с мрачными физиономиями оккупировали Дворец съездов. Грозный у них был настрой. Шапошников выступал с докладом.

Его положение было сложным: на Украине, в Белоруссии, в Молдове, Азербайджане и других республиках полным ходом шла национализация частей, техники и имущества бывшей Советской Армии. Некоторые президенты и правительства объявили о принятии военнослужащими присяги на верность своим государствам, даже не обговорив эти вопросы с Кремлем. К тому времени до Шапошников уже доходили слухи, что его первый заместитель генерал Павел Грачев, являвшийся одновременно и председателем Государственного комитета Российской Федерации по обороне (Указ президента РФ № 164 от 29.10.91), имел с Ельциным несколько конфиденциальных бесед, касающихся перспектив создания Вооруженных Сил РФ.

И можно было понять, почему Шапошников в своем выступлении особые акценты сделал на то, что дальнейшее разрушение единых Вооруженных Сил катастрофично для всех государств, стремящихся спешно приватизировать советские оружие, технику, личный состав. «Развитие событий подошло к пределу, — говорил он, — за которым — противостояние, хаос, общенациональная, а то и общемировая трагедия. Не допустить этого — наш патриотический, гражданский, воинский долг».

«Успокойся, Женя, поезд ушел»…

Многие офицеры стали настаивать на том, чтобы Шапошников ушел в отставку «за развал Вооруженных Сил». Такое предложение было встречено аплодисментами.

Тогда Шапошников заявил:

— Раз офицеры хотят, чтобы в отставку ушел Главком, я могу это сделать хоть сейчас!

И опять раздались аплодисменты. Маршал покинул зал… Вслед ему свистели… Группа генералов и полковников кинулась за кулисы следом за маршалом. Его преемник на посту Главкома ВВС генерал-полковник авиации Петр Дейнекин объявил, что если нападки на Шапошникова не прекратятся, то делегация Военно-воздушных сил покинет собрание. Шапошникова стали упрашивать возвратиться в зал. Он вернулся.

Судя по тому, как представители аппарата президента

России, присутствовавшие на Офицерском собрании, мотались в комнату с телефонами, Ельцин внимательно следил за этим драматическим спектаклем.

В какой-то степени разрядить обстановку удалось президенту Казахстана.

Участники собрания в перерывах поговаривали, что Ельцин поступил с Назарбаевым непорядочно, когда решался вопрос в Беловежской пуще Нурсултана Абишевича обошли вниманием. Офицеры считали, что это было сделано специально: Назарбаев мог сильно испортить обедню тем, кто замышлял «на троих».

Суть его речи сводилась к тому, что надо бы всем президентам, порешившим под Минском Союз, самим внятно объяснить армии, что произошло. Назарбаев сказал то, о чем думали пять тысяч людей в зале. Да что там пять тысяч — вся армия.

И тут началось! Разъяренные офицеры с трибуны и с мест стали требовать приезда Ельцина. За ним тут же послали гонцов. Часа через полтора Ельцин приехал, его появление на трибуне офицеры встретили свистом и топотом. Это вместо аплодисментов, к которым Ельцин уже до того привык, что в ожидании их специально делал большие паузы между предложениями. А иногда и бросал реплики: «А теперь можно и поаплодировать».