Татьяна Раутиан - Рассказы бабушки Тани. Книга вторая

Были, наверно, и другие обманы, мы не знали. Но эти три – это был шок.

А ведь врать – нехорошо!

Война в Европе уже давно шла. Но почему-то мы про нее мало думали. Наверное, потому, что далеко от нас. И потом – что такое история, которую мы в школе учили уже который год? Сплошь войны! Столетняя, Тридцатилетняя… Получалось так, будто война – это всегда. Это нормально. И папа с мамой никогда с нами об этом не говорили. Наверно, им было просто некогда даже думать об этом. Они все время о своей работе думали.

С самого раннего детства я слышала от папы, что его дед – финн. Папа любил финские лыжи и финские лыжные ботинки – мягкие пьексы. Папа пел нам мужественные песни и арии, может быть, и не финские вовсе, но северные, скандинавские. «О скалы грозные дробятся с ревом волны», «Нелюдимо наше море» и так далее. По-фински сам папа не говорил, знал только несколько слов :«тере-тере», «пойга», «юкс», «какс» и так далее. Мы знали, что наша фамилия происходит от слова «раута» – «железо». Мы радовались, что финны после революции стали независимыми. Вот молодцы!

И вдруг – война с Финляндией! Которая началась с вранья. Хоть и вранье, но война! «Чужой земли мы не хотим ни пяди…» Такая была песня. Тоже вранье. Даже не пядь, а целую Финляндию «захотели».

Стояли жуткие морозы. Мы жалели наших красноармейцев, которые мерзли в своих сапогах и шинельках. Мы гордились финнами. Они не испугались, они защищали свою страну. Об их солдатах заботились, они были тепло одеты. Когда эта финская война окончилась и у финнов все-таки оттяпали Карельский перешеек – ни один финн не остался на этой территории! Они все бросили и ушли. Так и вижу: сидят за столом люди, семья. Обедают. Вдруг сообщили, что эта местность отходит к СССР. Встали, положили ложки – и ушли!

Когда началась финская война, появились очереди за хлебом и продуктами. Давали всего понемногу в одни руки. Макарон, например, полкило в одни руки. Почему? Что такое полкило макарон для нашей семейки?

Мы целой командой отправлялись в очередь рано утром, до школы, до открытия магазина. Очередь выстраивалась. Потом появлялись милиционеры и разгоняли ее. Как только они уходили – все бросались к стенке, стараясь занять место поближе «к заветным дверям». Мы-то ловчее всех, нам даже интересно, это как игра. А вот как старушкам? Стыдно. Это мы прибегаем первыми. Это мы оставляем старушек в хвосте. Урок несправедливости: «Мы не виноваты, что они оказываются в хвосте…» Получается, что мы не виноваты, хотя виноваты, конечно.

И еще: очередь – это ведь порядок. Зачем разгонять? И у нас в голове милиция из нашего «защитника», как объясняла нам мама, превращалась в противника. Который разрушает порядок. Которого не победишь. Но перехитрить можно.

Ну ладно, это была финская война. Она уже кончилась. А теперь что делать?

Как только объявили войну, мы из деревни сразу вернулись в город. Затемнение. Всех детей до пятнадцати лет эвакуируют. Со своими «учреждениями» – с яслями, детсадами, школами, со своим классом.

Мама лежит и отдает указания, кому что делать. Надо собрать вещи. Выстирать, сделать метки и пришить их. Что брать? Иду в нашу школу. Там объявление: взять по две пары белья, немного одежды (платье, свитер, брюки и рубашку), осеннее пальто, шапку, ботинки, сандалии. Кружку и ложку, еды на дорогу на три дня. В объявлении написано, что к осени война кончится и мы вернемся, так что зимнего брать не надо. Почему так мало? Потому что самим нести, даже малышам.

В ушах звенят песни:

Раньше это была просто красивая песня. А теперь это про настоящую войну, про на самом деле.

Начали все уезжать. Я провожаю Володеньку, самого маленького, ему всего год и два месяца. Его отправляют с яслями. Московский вокзал, плацкартные вагоны. В одной руке у меня мешок с вещами, на другой – Володя. Воспитательница стоит у входа: «Ну что же вы? Давайте ребенка!»

Отдаю. Володенька заплакал, боится незнакомой тетеньки. Она стала его качать – он испугался, его никогда не качали. Она сильнее качает – он сильнее плачет…

Я пытаюсь объяснить ей, что не надо качать, он боится. Но тетенька не слышит меня, качает его автоматически. Она беспокойно смотрит вокруг, не разбежались бы старшие, трехлетние, не остались бы в вагоне мамаши… Пересчитывает прибывших. Кого еще нет? Когда отправление?