Николай Попов - Гирей – моё детство

Рассказывает Михалыч:

– Купил я, Саня, по весне в Черединовке хатку полуразвалившуюся… так, под дачу и огород с садом. Рядом лес, река. Воздух чист, как слеза ребёнка. Выйдешь ночью покурить – благодать!. Папироса в рот не лезет. А тишина… Ни пыхтения паровозов, ни стука колёс об рельсы, ни гудков. Слышно, как огурцы на грядках растут, легонько так шуршат. Засунешь руку в куст – Михалыч делает характерный жест рукой, будто в куширях ловит рыбу, – схватишь за хвост огурец, щёлкнешь ногтем по привязке.

– Михалыч, у тебя в огуречной грядке голавли да карпы водятся?

– Дурак ты, Саня, ночной огурец без соли – самый сладкий закусон к стопарику хорошего самогончика.

– Вообще‑то, Михалыч, на хутор посылают бабочек ловить, а ты огурцы ловишь. Метаморфоза…

Рассказывает Михалыч:

Сижу, подстригаюсь и говорю Макс Павловичу:

– Честно и откровенно завидую – всех вы победили от фараонов до фашистов, их нет, а вы живёте…

– Таки шо хочешь сказать?

– У вас везде Родина, а у меня одна и одно государство…

– Таки поменяй государство.

– А ты будешь Иисусом Христом…

– Распятым быть не хочу…

– Во‑от! Распятым не хочется, а мозги возбуждать вы мастаки, поэтому гоняют вас по всем уголкам земного шара.

– Лично я здесь неплохо «бабки» стригу…

– Пока… Никита не закроет частную лавочку.

– Откуда сигнал?

– Газеты надо читать, с пленума ЦК.

– Ох уж эта ЦеКатуха, на выдумки хитра, а я не морозостойкий еврей из Биробиджана.

Отсутствие любви к жизненным действиям порождает скуку, которая омутом затаскивает людей. В детстве я любил слушать даже тех людей, которые не нравились своими мыслями и поступками.

Прошлое раскрывается в памяти, если в сознании произошли изменения, то возникали иные лица, иные краски в голосе, иные мысли и слова.

Отношение к людям, окружавшим меня в детстве, разное – от любви до неприязни, что не даёт всё это забыть. Прошлое вспоминается легко, если оно дорого, Ощущать привязанность в настоящем – это любить и понимать людей.

Чувства возникают разные к тем, кого слушал, и к тому, что слышал…

– Нюр, чё, разводитесь?

– Да… наверное, нет… Этот паразит испортил лучшие годы моей жизни. Так пусть же содрогается при виде меня до конца дней своих!

– Понимаю… к «паразиту» привыкла, а другим ты не нужна. Кто кому испортил жизнь – надо думать…

– Общего языка не можем найти…

– Говорите каждый на своём… а может, толмач нужен?

– Брехач!.. Он ни слова не говорит, только лыбится, вошь кусучая!

– Может, он воспитанный – не хочет женщину прерывать.

– Если воспитание, то железное – надо ехать в Гулькевичи тарелки покупать: злюсь и бью, а ему хоть бы хны, таракан бесчувственный. Если дурак, то навечно – не будет спора с ним на равных.

– А какой под одеялом?

– Ну… дорвётся – не спорю и не сопротивляюсь.

– Во‑от! Чё спорить‑то? Чё гавкать‑то?! Туды‑сюды – и жизнь налажена, и чё доказывать своё главенство?

– Степановна… так это чё? Я дура?! Вот сучка драная.

Воспоминаниями живу спокойно и тихо по годам детства своего, будто обтекаю памятью себя.

В прошлом вижу Гирей особенным и неповторимым, подобно моему детству.

Гиреец выстроен из множества частей.

Какие‑то части – для внутреннего употребления их всякий их увидит и поймёт.

Какие‑то для наружного потребления – все должны его понимать и восхищаться его достоинствами. Но главное – уметь удивляться.

Таинственный и неподвижный мир прошлого высвечивает в памяти «героев» и «кумиров» гирейского разлива.

Ваня Рубцов… Когда тарахтел его мотоцикл, пацанва сбегалась на «чёртов бугор» посмотреть на его трюки: езду на заднем колесе, езду без рук на руле, управление задницей… «волну между ног», когда вертикаль мотоцикла склоняется вправо, затем влево, а Иван стоит на опорах мотоцикла; езду на корточках на сиденье и множество других трюков. Особенно восхищало зрителей его умение ставить «моцик» на дыбок, и все преживали за Ваню, когда он нечаянно въезжал в забор.

Выбегал хозяин с криками, воплями к всевышнему и проклятиями «рубцовскому отродью»…

Иван глушил «моцик» и спокойно объяснял хозяину, что забор был с гнильцой и не вынес лёгкого прикосновения, а починить его – «два пальца об штакет», и через час всё будет на «мази». Заводил «моцик», прыгал на сиденье, выкручивал до предела газ и исчезал вместе с пылью за поворотом.