Николай Попов - Гирей – моё детство

«Чёртов бугор» приобрёл более шумную ноту… В Гирей протянули электричество. Скрипучий патефон заменили кричащими проигрывателями. Бабка Черненчиха, прослушав несколько благозвучных мелодий, прекратила борьбу с обитателями «чертовки».

И что не так, как в прошлом году? Смотрю и вижу намного больше. И теперь никто не скажет: «Молчи, малой, рано иметь своё слово, за пять лет ещё не все слова выучил».

Мог часами у тёти Лены рассматривать китайские картинки. Красочные, сочные с удивительно точными линиями. Линии нерукотворные. Такие краски и линии может подарить только солнце… и чувствуешь, счастье, когда восходит солнце.

– Макс Павлович имеет мнение, что в душе гирейца, как в балалайке, три струны: патриотизм, алкоголизм и пофигизм, но как мне видится, это всё о Лёхе, как думаешь, это тебе?

– «Всё, больше не стригусь у жидовской морды… мамка обкарнает – красавцем буду». – Обиделся? Правду сказал Павлович, мне нечего обижаться – это не про меня.

Витя Гуров мчится на велике в Гулькевичи. Жмёт с усилием на педали – поднимается в горку на виадук через железнодорожные пути. На середине виадука, опершись на перила, стоял Лёха Маслов и пристально смотрел вниз. Витёк останавливается и задаёт вопрос:

– Чё, Лёха, шпалы считаешь? – Лёха бровью не повёл.

– Чё, ждёшь, когда товарняк помчится, вагоны считать будешь? – молчание.

– А‑а, плюёшь вниз и считаешь, за сколько секунд долетит? – глухое молчание.

Витя машет рукой и продолжает путь дальше, со свистом спускаясь с горки… и на прямой слышит жалобный зов Лёхи… Круто разворачивается, жмёт на педали и взлетает вверх. Лёха спокойно спрашивает:

– Витёк, катишь в Гулькевичи?

– Да! – выдавливает запыхавшийся Витя.

– На обратном пути подхватишь?

– Минимум через три часа…

– Тю… через три часа… своим ходом через час дойду, а через три… самогон пить буду.

– Бля, столько времени потерял… Ну, ты, Лёха, и козёл…

– Только козлы теряют время, а моё со мной.

Лето. Мне три года. С любопытством и восторгом наблюдаю разгрузку машины. Из‑под лопат рабочих сыпались разные по форме, величине и цвету камешки, создавая удивительное звучание (через год увижу море и обалдею от бесконечного изобилия камушек, а рокот волны и грохотание камней будут притягивать и звать к себе ежегодно).

Я прикипел к этим камешкам, и хотелось о них знать всё, благо, папа был рядом – он руководил разгрузкой и «следил» за мной.

Папа с улыбкой и смехом отвечал на все мои вопросы и даже на тот, как они получаются.

– Они растут…

– Как картошка? – мне приходилось видеть посадку: по две картошки (в три года научился считать до трёх) и под кустом вырастает много‑много.

– Как картошка, – смеялся радостно папа.

В свои планы папу не посвятил. Нашёл укромное место, выкопал лунку и «посадил» три белых камешка. Через много времени – папа трижды брал меня купаться на речку, это случалось только по выходным, – я откопал свои камешки и… О! Чудо! Их «выросло» много и разных… и чем глубже копал лунку, тем больше находил камешков.

Переполненный восторгом и радостью прибежал к папе. Он тоже радовался и хвалил меня (отчего родилось первое лёгкое сомнение), мы смеялись, рассыпая «выращенные» мною камешки… Мама бурчала: «Нанесли мусору», – но с лица не сходила улыбка.

Вдруг мне вспомнилось, что от посаженной белой картошки вырастают белая, от розовых – розовые… Мой восторг пропал: не было белых камешков, кроме трёх, были голубые, серые, красные – я увидел неправду и разревелся. Папа что‑то говорилнепонятное для меня, но я чувствовал неправду, кричал; «Нет!» и ревел, проливая лужи слёз.

Прошло время. Папа, сестра и я возвращались с огорода, где он и сестра копали картошку, а меня, как всегда, привязали на поводок… чтоб не залез, куда не нужно, или не докучал многочисленными вопросами.

Вечерело…

– Куда прячется солнце?

Папа живо отреагировал, остановился и поднял меня на руки.

– Видишь?.. Оно садится в трубу, – так и было… солнце наполовину вошло в печную трубу на хате деда Панченко. Удивление… и дед Панченко – необыкновенный.

– Почему?

– Ночью мы спать должны… вот солнце и опускается в трубу – пачкается сажей, чтобы не светить.

– А утром солнце моется?

– Обязательно: или в реке, если день ясный, или в тучах.

– А зачем мы перед сном моемся, утром опять умываемся?

– Чтобы простыни не пачкать, – вмешалась сестра.