Владимир Силантьев - Ровесник СССР - Всюду Вселенную я объехал

Когда едешь от Владимира в сторону Суздаля, то видишь вокруг весьма однообразную равнину. Ни овражка, ни рощицы… Разве лишь кое-где виднеется хилый кустарник. Давным-давно обжита тут русская земля, обильно политая потом и кровью. Справа, на востоке, не видно, где кончается суздальская равнина, а вот слева, на западе, отчетливо выделяется темно-зеленая полоса лесов. В них-то и спряталась наша деревенька со странным названием Чувашиха. Рядом находятся деревни и села с исконно русскими именами, а наша почему-то окрещена «иностранкой». Сколько помню, не жило в ней ни одного инородца. Население состояло главным образом из четырех семейств и их ветвей: Силантьевы, Фокины, Придорогины и Захаровы. Все говорили по-владимирски на «о». Моя фамилия произносилась «Силонтьев», с ударением на «о». В детстве нас с братом по фамилии прозвали «Сила мать носила».

Мой брат Анатолий родился в холодный ноябрьский день в голодном 1919 году. Появился на свет в деревенской баньке, что стояла в огороде нашего крестьянского подворья. Баня была крохотная, без окошек. Шагнув внутрь, взрослый человек был вынужден пригнуться, дабы не удариться головой о притолоку двери. Топили баню «по-черному»: дым от печки из-за отсутствия трубы уходил через дверь. Стены внутри были покрыты толстым слоем сажи. И часто мы с братом, уже вымытые матерью, ненароком касались стены и получали нахлобучку. Нас снова приходилось обливать водой, а ее таскали ведрами из глубокого колодца. В бане рожали все женщины из рода Силантьевых. Сколько ребятишек появилось в ней на свет, не знаю. Всего же у моего деда Матвея было четырнадцать детей. Две мои тети с семьями жили на южной стороне Чувашихи. Дядя Александр, старший из детей деда, – на северной. На престольные праздники одна тетя приходила с гостинцами из Владимира, другая – с Собинки, ближайшей станции, где работала на текстильной фабрике Саввы Морозова. А многие Силантьевы, как и мой отец, уехали искать счастья в больших городах.

Путешествие из Москвы в деревню всегда было связано с нервотрепкой и приключениями. Мы жили у Даниловской площади, до Курского вокзала добирались на извозчике. Везли в деревню крупы, сахар, одежонку в подарок… Часть продуктов мать отдавала деду Матвею, часть обменивала у соседки на молоко, остальное – нам на пропитание. Выезжали месяца на три, на время школьных каникул. Повозка извозчика едва вмещала все узлы, мешки и чемоданы. Я с братом восседал на узлах, рядом покоилась старинная корзина размером с чехол швейной машинки. В нее мы запихивали непослушного кота, прозванного матушкой весьма «оригинально» – Моська. Рыжий, с белыми поперечными полосами, он смахивал на тигренка и выглядел весьма грозно. Но отличался простодушным характером. В отличие от других котов он не убегал от преследователя, а ложился на спину, поднимал лапки кверху, приготовившись играть. С Моськой приходилось гулять, как с собакой. Пробовали приспособить ему ошейник, но он ухитрялся из него вылезать. Лишь фабричного изготовления корзина с плотной крышкой и замком усмиряла его нрав. Однако не проходило и минуты, как мать кричала нам: «Откройте крышку! Задохнется кот!»

Как-то на Таганской горе нас стал обгонять трамвай. Увидевшие кота пассажиры – мальчишки засвистели, пытаясь напугать Моську. Мать встревожилась, но не подала виду, крикнула: «Не свистите, дурачье! Кот ученый, из цирка, не убежит!» Гора кончилась, трамвай притормозил возле остановки, а мы благополучно доехали до вокзала. Теперь надо было ждать час, а то и более, ибо матушка требовала приезжать загодя. Также загодя она готовилась к выходу из вагона по прибытии поезда на нашу станцию Ундол. Поезд почему-то всегда прибывал рано утром, когда все нормальные люди спят и трудно разомкнуть глаза. До Ундола еще две остановки, а вещи уже перенесены в тамбур. Там в холоде дежурит Анатолий. А я с котом пока сижу и дремлю в теплом накуренном вагоне. Наконец остановка. Мать суетится, вытаскивает вещи и пересчитывает узлы и мешки. Теперь их надо перетащить через рельсы к старому станционному зданию. Тут на помощь приходит дед Матвей. О встрече они с матерью списались по почте за месяц до нашего отъезда. Не было случая, чтобы нас не приехали встречать. Проходило не менее часа, пока грузились, запрягали лошадь, проверяли, хорошо ли затянут хомут, не трет ли шею коню, привязаны ли веревкой сумки и узлы. Нас, маленьких, усаживали в центре телеги, накрывали тяжелым тулупом и приказывали спать до села Ставрова.