Владимир Силантьев: Ровесник СССР: Всюду Вселенную я объехал

Село находилось на полпути до Чувашихи. Там нас будили, лошадь привязывали, рассупонивали и давали ей сена, иногда овса из торбы. Все поднимались на второй этаж чайной и долго отдыхали. Пили чай с сахаром вприкуску из больших чашек с блюдцами. Дед Матвей обычно задавал два-три вопроса о московской жизни: как, мол, живете-можете, как отец Иван, как растут детки-внучатки?

Когда мы подросли, сначала купили велосипед Анатолию, позже – мне. Путь на подводе от станции матушка проделывала одна с Моськой. Мы же укатывали на великах по тропинкам в Чувашиху. Однажды возница приехал с вещами, но без матушки и кота. Что случилось? Оказалось, Моська вылез из корзины и потерялся. Мать вернулась к вечеру, огорченная, в слезах. Утром она разбудила Анатолия, накормила яичницей и послала искать Моську. Он проехал по дорогам до Ставрова, но вернулся один. На другое утро пришла моя очередь искать кота. Я честно проехал все деревни, где, по рассказу матери, мог сбежать наш тигренок, но кричать дурацкое имя Моська стеснялся. Раза два крикнул и увидел странно взиравших на меня парней. Еще побьют, подумал. На третий день матушка сказала:

– В печке я оставила щей и каши на два дня. Напекла пирогов. Ухожу от вас искать Моську. Когда вернусь, не знаю.

К вечеру она вернулась, и надо же! – с Моськой. Кот жил долго и умер у меня в ногах, когда я читал стихи Лермонтова. Вскоре мать завела собачку – белоснежного шпица. Возникла новая любовь. В октябре 41-го матери пришлось покинуть Москву, отправиться в эвакуацию в Казань, где служил брат Анатолий. О путешествии с собакой в поезде не могло быть и речи. И бросить ее на произвол судьбы мать, конечно, тоже не могла. Чтобы собачка не мучилась, умирая с голоду, мать ее удавила. Вот такой был характер!

Но я забежал далеко вперед. С деревней связаны милые детские и отроческие годы – пора безмятежной жизни и приключений. В ту пору заветной детской игрушкой был деревянный конь на колесиках. Его можно было без устали катать и самим на нем кататься. Любимую игрушку брали в деревню. Мой двоюродный брат Санька смастерил мне игрушечную телегу с миниатюрными оглоблями, осями и колесами. Санька же сшил игрушечный хомут для коня, изготовил дуги, обучал меня, как запрягать лошадь. В пору сенокоса мы с ним косили траву, сушили и укладывали в копны, а потом перевозили на игрушечной телеге в сарай. Я никогда не видел брата больным. Но он страдал эпилепсией и зимой в припадке умер.

Любовь к лошадям чуть не кончилась для меня трагедией. У деда Матвея был мерин по кличке Матрос. После коллективизации он стал колхозным, но закрепленным за дедом. Однажды дед разрешил мне прокатиться на телеге, запряженной Матросом, до картофельного поля. Мать возражала: холодно, а одет парень в обновку-матроску и новые башмаки. «Пущай прокатится, – увещевал ее дед. – Матрос – смирный конь, не зашибет!» Поле находилось за школой, возле дома дяди Александра. Старший сын деда был отделен одним из первых, но богатства не нажил. Ни вишни, ни яблонь в саду, даже перед домом не были посажены липы или березы. Семья считалась самой бедной в деревне. Мои многочисленные братья щеголяли в рваных штанах с заплатами, вечно босые. Помню, однако, что один из них позже стал актером, играл «социальных героев» в драмтеатре в Москве и был похож на популярного тогда актера Столярова, героя фильма «Цирк».

Матрос без труда тянул телегу с мешками, набитыми картофелем. Он должен был остановиться перед домом, стоявшим на склоне горы. Управлявшая Матросом женщина не смогла удержать лошадь. Тяжелый груз давил на оглобли, на хомут. Мерин отступил на шаг-другой, и телега покатилась под гору. Внизу – речка Яхрома. Неглубокая, неширокая – повсюду ее можно было перепрыгнуть. Но тут, возле коровника, ее запрудили под водопой. Возвращавшиеся с речки парни крикнули мне: «Крепче держись!» А мне надо было, напротив, выпрыгнуть из телеги. Поверни Матрос чуть вправо, он свалился бы в овраг – самое страшное место в деревне, куда нам, ребятне, запрещали даже близко подходить. Мерин бежал прямо по тропке, приняв ее за проторенную дорогу. Он с ходу перемахнул через речку, распластался на берегу, а телега со мной оказалась на середине Яхромы и стала тонуть. К счастью, дно заросло камышом, и, цепляясь за стебли, я выкарабкался на берег.

Когда я подрос, возникли проблемы в отношениях с матушкой. Она наказывала меня за поздние гулянья на «кругу», где танцевали и пели частушки деревенские парни и девчата. Я объяснял матери, что люблю музыку. Не действовало. «Купи мне гармонь, – попросил мать. – Буду сидеть дома и играть». Мое предложение и понравилось ей, и напугало. Где взять деньги? Вместо денег отдали будущий урожай антоновки из нашего сада. Тогда на деревенских гуляньях звучали владимирские «страдания», «Светит месяц», «Барыня» и другие нехитрые мелодии. Мне удалось одолеть премудрости двухрядки и выучить несколько песен. Их оказалось достаточно, чтобы прослыть деревенским гармонистом. Для матери начались новые испытания, хотя она и гордилась мной. Теперь я еще дольше пропадал на «кругу».