Кармело Сардо - Сорняк

На первой вводной лекции аудитория была переполнена. Пришло пятьдесят с лишним человек. Ты сидел с товарищами сзади, в один ряд, а остальные – группами, по бокам.

В глубине аудитории, вдоль стены, устроились агенты уголовной полиции. Мы научились уважать этих людей, осознав, насколько тяжела их работа, требующая постоянного внимания, собранности, непрерывных тренировок и даже, время от времени, отдыха. Среди сотрудников уголовной полиции попадаются выдающиеся личности. Мне доводилось встречать их вне работы, в штатском. Они казались моложе и приветливее. В тюрьме каждый становится заключенным.

Первая лекция оказалась парадоксальной. Начальник тюрьмы попросил меня рассказать о предмете и задачах философии, ввести слушателей в курс, который мыслился как образовательный эксперимент. Я принялся говорить об этике, об “обретении себя”. Сравнивал это “обретение себя” с “возвращением домой”. Я подчеркнул: тот, кто знает, как обрести себя, не всегда этого достигает; но тот, кто не знает способа обрести себя, никогда не сможет этого сделать. Я затронул эту тему перед слушателями, лишенными возможности вернуться домой.

Я говорил о тех, кто так и не вернулся, или заблудился, или погиб в дороге, или потерял дом. Говорить об этом в тюрьме – безумие. Конечно, я уверял вас, что всякое знание помогает вернуться. Рассказывал о египтянах и Фалесе Милетском. О геометрии как науке возвращения домой и возвращения утраченных благ.

Я объяснял, что знание способно возвратить человека к своей сути и что любой возврат несовершенен по определению. Ведь нам никогда не вернуть в первозданном виде то, что потеряно, взято в долг, украдено, отнято. Возмещение всегда будет неполным. Безумие рассказывать все это в тюрьме осужденным на пожизненное заключение. Тем не менее никто лучше них не понял бы смысла сказанного. Ты вернулся. Ты обрел себя. Вернулся и увидел, что было заложено в тебя природой и чем ты не воспользовался. Вернись в себя, потому что внутри каждого человека живет правда.

Да, правда живет. Она не вещь, а бытие. И ты вернулся. Ты вернулся через написание книги. Сейчас, по-моему, ты стоишь перед дверью, которая пока закрыта, но ты готов войти в нее, Джузеппе. Подожди, пока эту дверь откроют. Кто откроет?

Мы. Мы живем другой жизнью, думаем, будто твоя история не имеет к нам отношения, и готовы забыть эту невыносимо жестокую хронику. Оставить ее в прошлом, которому она и принадлежит. Способны ли мы похоронить прошлое и извлечь из него урок истины, выраженной в такой форме законности, как общественное благосостояние?

Твоя книга заставляет нас задуматься. Она бередит душу. Подталкивает к поиску ответов. Мы не должны оставаться безучастными зрителями, которые просто наблюдают за судьбой некоего воображаемого Антонио Брассо.

И хорошо бы тебя звали иначе. Мне хотелось бы, чтобы имя “Антонио Брассо” перестало быть маской, скрывающей твое истинное лицо, но лишь указывало на отсутствие тождества между тобой и персонажем книги: “Я вовсе не Антонио Брассо и никогда не имел ничего общего с человеком, совершившим ту кровавую гекатомбу”.

Такова наша с тобой история. На экзамене ты робко и неуверенно произносил греческие слова, которые почерпнул из книг и никогда не слышал из уст других людей. Так случается с глухими, они говорят со странными интонациями, вкрапляя в речь слова, которые прочли, но никогда не слышали. Так было и с тобой: ты рассказывал, что в детстве играл с друзьями среди груд камней и только потом узнал, что это были места археологических раскопок, руины истории, оставшейся позади, обращенной в развалины во имя другой истории, страницу которой мы не решаемся перевернуть.

Суд по законам правды необходим нам. Такой, как суды, установленные в Африке, без которых не обойтись в моменты исторического перелома. Суд, возмещающий утраченное. Далекий от совершенства, зато справедливый. Он дает право на жизнь.

Следует подумать о нынешнем молодом поколении: нам предстоит вернуть ему прошлое, полное ошибок, исковеркавших социальное устройство. Будущее молодых – в возвращении их к самим себе, в преодолении тревог, страха и обид. Говорят, что дети расплачиваются за грехи отцов. Это трагедия. Греческая трагедия основывалась на идее возмездия, которое осуществлялось по законам правды; следует помнить, что трагедия как литературный жанр складывается одновременно с соответствующим понятием этики. С древнейших времен трагедия связана с темой дома – это всегда трагедия дома, семьи. Этика же произрастает в обществе, где родство – это истинная дружба, связь с людьми, которые тебе дороги. Дружба представляется чрезвычайно важным связующим звеном между жизнью и окружающим миром.