Кармело Сардо - Сорняк

Я испугался, как только может испугаться двадцатилетний парень, который не возьмет в толк, что за напасть обрушилась на его род. Впоследствии всех мужчин из семьи Грассонелли арестовали. Я единственный оставался на свободе. Думал, мне удастся скрыться в Германии. Прошло еще несколько лет, прежде чем я разобрался в запутанном семейном прошлом и начал составлять план мести.

Всегда, с подростковых лет я был преступником, даже не догадываясь об этом. Карабинеры казались нам не служителями порядка, а врагами и оккупантами. Мы презирали их как северян, святош, ревностных католиков-демократов, мафиози. В те годы мы считали себя коммунистами – правда, по-своему толковали учение Маркса, придерживаясь весьма вольной его трактовки.

В конце концов я осознал важность гармоничных взаимоотношений между людьми для поддержания порядка в любом обществе. Хотелось бы, чтобы это понял и ты, читатель. Лишь научившись правильно взаимодействовать с окружающими, я смог освободиться от ментальных оков и убеждений, навязанных архаичным образом мышления, которые не позволяли мне критически анализировать реальность.

Отныне я обращаю свои иски исключительно к органам правосудия. И если сегодня мною завладели бы ненависть и страх, я, не раздумывая, стал бы просить помощи у государства. Я верю в государство и силу его законов – и хотя против некоторых законов у меня есть возражения, я все равно уважаю их, ведь на них зиждется цивилизованное общество.

Пусть мои дети вырастут в обществе, где нет мафии.

Вероятно, найдутся читатели, которые станут утверждать, что герой книги – персонаж отрицательный и есть опасность, что молодые люди начнут подражать ему. Таким читателям я отвечу: будьте рассудительны и поразмыслите о мучениях, которые претерпел мой герой, о его невзгодах, отчаянии. К тому же в двадцать семь лет Антонио уже заживо погребен в тюрьме. Разве это образец для подражания? Кто стремится подражать подобному человеку, плохо читал эту книгу.

Тем, кто утверждает, что я затеял писать книгу и получил образование ради того, чтобы добиться послаблений, я отвечу: да, это правда. Желания составляют неотъемлемую часть нашей натуры, и я здесь не исключение. Если хотите, расскажу о том, что значит двадцать лет жить без любви близких, без моря, без секса. Поверьте, двадцать лет без секса – это много. Так что даже вы наверняка признаете, насколько несправедливо и жестоко подавлять в человеке требования его естества. Я ничем не отличаюсь от вас и тоже балансирую между инстинктами и разумом.

Наконец, я хотел бы спросить внимательного читателя: может ли человек измениться после двадцати лет тюрьмы? Стать другой личностью? Неужели вы не согласны со мной в том, что с течением времени человек меняется изнутри?

Нет, я вовсе не прошу о снисхождении. Невозможно простить мне все то, что я сделал. Никто не способен на такое великодушие.

Я лишь спрашиваю себя, может ли считаться демократичным социальный порядок, который отказывается вернуть к полноценной жизни человека, виновного в тяжких преступлениях, но раскаявшегося в них.

Пожалуй, от правосудия требуется большое мужество, чтобы смягчить мой режим или предоставить мне частичную свободу. Обвинения, выдвинутые против меня, и присужденное наказание слишком тяжелы, я знаю. Я и сам никогда не нашел бы в себе мужества добиваться послаблений.

Тем не менее государство должно понять, что сейчас я другой человек и больше не представляю опасности… Разве нельзя вернуть меня в общество?

Да, дорогой читатель, я покончил с прошлым и живу настоящим. Я вернулся на круги своя. Вернулся к самому себе – то есть стал тем, кто я есть на самом деле.

И утверждаю, что живу в мире закона.

Помню его лицо по выцветшей фотографии из уголовного розыска: он насмешливо улыбается. Добрые раскосые глаза.

Нам, журналистам, предоставили только эту фотографию, и я бережно хранил ее – вместе с портретами мафиози, наемных убийц и прочих злодеев – в металлическом ящике письменного стола, закрывавшемся на ключ. Тогда я был молодым репортером криминальной хроники. Именно эту фотографию показывали карабинеры на шумной пресс-конференции, приуроченной к его аресту.

15 ноября 1992 года правоохранительные органы наконец арестовали последнего представителя рода Кашитедда – еще чуть-чуть, и его не миновала бы жуткая месть кланов “Коза Ностры”, чьих родственников он расстрелял. Вот так его жизнь навсегда погасла в убогой, сырой, тесной камере, раздавленная безжалостным приговором пожизненного заключения.