Борис Христенко - Повесть о пережитом

Рекруты железнодорожного батальона (отец стоит слева)

Владивосток. 1916

В конце июля 1919 года родился я. Жили мы в то время в бараке на Второй Речке. Барак располагался на высоком крутом обрыве. Внизу железная дорога, там же депо и мастерские, где работал отец.

Борис

Владивосток. 10 мая 1920

Отец

Владивосток. 5 апреля 1916

Мама

Владивосток. 7 декабря 1918

Отец

Владивосток. 15 октября 1917

Мама

Владивосток. 1918

Отец и мама с товарищем

Владивосток. 16 февраля 1918

В 1987 году на два дня я оказался во Владивостоке, был в этих местах, на этом обрыве. Барак по ветхости снесли, а все остальное, запомнившееся по рассказам матери, осталось как живое. Даже трамвайная остановка называется «Вторая Речка». Был в музее. Целый зал посвящен революционным событиям во Владивостоке. Особое место занимают фотографии многих рабочих Временных железнодорожных мастерских. Суровые, строгие лица русских мастеровых людей. Есть большие групповые снимки. Хотелось отыскать лицо отца, но на такое изучение нужно много времени, а у меня было несколько часов всего. Обидно. Попасть в город, в котором родился, через 57 лет – и пробыть в нем так мало.

В 1922 году появился на свет братишка Владимир, а через некоторое время многим активистам-железнодорожникам, доказавшим свою преданность советской власти, предложили выехать на постоянную работу за границу, в Маньчжурию. Шла речь о Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД), где на паритетных началах восстанавливались права Советской России. Нужны были новые советские люди вместо окопавшихся там белогвардейцев армии Колчака. Предложили моему отцу, и он согласился. Переехавших распределяли по всем узловым станциям КВЖД. Одни попали в Цицикар, другие в Хайлар, отца послали в Харбин.

Восстановим отдельные вехи отцовской жизни: до 1915 года – село Мачехи и Полтава, с 1916 года по 1922 год – Владивосток, с 1922 года по 1935 год – Харбин. А по работе это выглядело так: от молотобойца, через письмоводителя и какие-то курсы – счетовод, еще какие-то курсы – и бухгалтер, не главный, а самый простой. Вот и вся карьера. Не понадобились четыре курса реального училища, экзамены за которые он сдал экстерном. Десять лет не расставался отец с тридцатитомным изданием «Гимназия на дому». Пять лет работал над своим почерком. Сафьяновый альбом уступил место еще более толстому темно-зеленому с таким же тисненным золотом названием «Избранные произведения Н. Г. Христенко». И снова методично, день за днем, теперь уже каллиграфическим почерком, выписывались сюда стихотворения Есенина, Ахматовой, Гумилева и других. От едва разборчивой скорописи в 1915 году рука молотобойца к 1925 году стала рукой каллиграфа. С блеском выполнялись чертежи в реальном училище, где вся работа делалась цветной тушью, а на сопряжения кривых обращалось особое внимание. Если бы кто-нибудь спросил, зачем бухгалтеру реальное училище с его чертежами и механикой, я не знаю, что ответил бы отец.

Харбин. Район Пристань

1910-е

Харбин. Район Новый Город

1920–1930-е

Вечная страсть к постижению нового была одной из особенностей его натуры.

Постоянно работая со стихами, он развивал память.

В 1926 году отца перевели работать в Управление КВЖД. Оно находилось в Новом Городе, и мы переехали в этот наиболее благоустроенный район Харбина. Здесь колония советских служащих была более значительной, и жили они обособленно. Контакты с эмигрантами стали редкими. Политикой отец не интересовался. Вокруг все делились на «за» и «против», а он умудрялся отмолчаться так, что вскоре его не стали беспокоить. После переезда в Новый Город Вовку начали учить музыке. Было ему четыре года, но раз отец сказал… На дому с ним занимался какой-то старый музыкант. Интеллигентный русский беспаспортный человек. Одинокий и не очень сытый. Три раза в неделю приходил он к нам домой, мама кормила его «фирменным» борщом, и он принимался за Вовку. Учил он Вовку влюбленно, истово. Кончилось тем, что братишка полюбил скрипку и к семи годам стал неплохим музыкантом. Платили старику-музыканту 4 рубля в месяц. Отец тогда получал 60 рублей. Как-то на Пасху зашел наш старец-музыкант поздравить маму с праздником и принять чарку. Отец в это время сам ходил с визитами по знакомым. Выпил старик и расчувствовался, пролил слезу, заговорил с мамой. Случайно я подслушал их разговор.