Иван Науменко - Сорок третий

Встретив Кузьму, Митя отдает ему мешочек с солью:

— Бери. Тут бутылок на шесть.

Кузьма обрадовался. Дед, который покупает соль, живет близко, на озерковских хуторах, верстах в шести от Рогалей. Важнецкий дед, у него не только самогону — ветчины, меду можно достать.

Смеркается. Вернувшись из местечка, за день Митя отоспался, но идти за самогоном не хочется. Становится даже тоскливо от мысли, что сейчас он должен отправиться к незнакомому деду.

— Давай завтра, Кузьма. Или послезавтра.

— Телепень ты. Ладно, сбегаем с Андреем...

На следующий день в штабную хату, прихрамывая, входит Андрей. Голова и шея забинтованы, из-под марлевой повязки печально смотрят усталые, полные страдания глаза.

Кузьмы нет. Его даже нельзя похоронить. Перед эсэсовской блокадой мины ставили где попало. Эти мины не сняты и теперь. На одну из них наступил Кузьма. Андрей шел шагах в десяти сзади...

Второй близкий человек гибнет в партизанском отряде. В конце лета Михайлов, теперь — Кузьма. Но как кровь на ране тотчас же свертывается, так и Митины мысли на трагических случаях долго не задерживаются. И в местечке так бывало. Как бы закрывается какой-то внутренний клапан, оберегая душу от отчаяния. Неужели душевные раны будут болеть и тогда, когда война кончится? Страшно подумать об этом...

В Рогали приходит Драгун. Отведя Митю с Лобиком в сторону, дает задание. Лобиков дед должен сходить к мельнику Забеле, попросить, чтоб тот явился в Дубровицу.

Мельник Забела собирался в Дубровицу с большой осторожностью. На железнодорожном переезде толкутся полицаи, в Кавеньках — власовцы, так чтоб ни один черт не прицепился, он забросил на воз мешок ржи, борону, даже внука посадил — беленького, с облупленным носом сына младшей безмужней дочки, которая живет в местечке.

В Дубровице — старшая дочь, тоже солдатка, осыпанная, как горохом, детьми. К ней Забела заглядывал частенько, подкидывая то мешок ржи, то осьмину картошки, чтоб не пропали с голоду желторотые едоки. Все-таки родная кровь. Правда, с зимы в Дубровице он не был, немного боялся партизан, которые если не стоят там на постое, так забредают часто.

Теперь Забела как раз едет на переговоры с партизанами, ибо кто такой Драгун, он знает. К немцам Забела не прилип, они ему не родня, а с лесными людьми придется жить, ведь, как только немцев прогонят, они вернутся в местечко и станут начальниками. Бросишь сзади, найдешь спереди. Еврейку спасал, с партизанами знался... Никто его не попрекнет.

Забела доволен, что тайное задание ему передал Антон Бондарь. Свидетель надежный, его сын, по слухам, в лесу большой начальник, хотя в местечке того командира никто за войну не видел. Может, потому и выжил старик, что сын его был осторожен.

Ни на переезде, ни в Кавеньках Забелу не задержали. Остановившись в Дубровице возле дочкиного двора, он немного поговорил с ней, отдал завязанные в платок три куска сала, высадил внука, а затем, отказавшись от помощи, поехал на ее картофельный участок. Он как раз в удобном месте — у самого леса. Если очень нужно, Драгун его найдет.

Так и получилось. Осенний день короток, но Забела успел стянуть с участка бороной ботву, посеять рожь и уже начал бороновать поле, как из лесу послышался свист.

Агроном стоял в кустах в каком-то рыжеватом пальтишке, за плечами винтовка. Похудел, осунулся по сравнению с тем, как помнит его Забела по местечку, лицо обветренное. Поздоровался за руку.

— Думаете, взойдет? — спросил Драгун, показывая на засеянное поле.

— Взойдет, никуда не денется. Жито можно под самую зиму сеять. Лишь бы немного проклюнулось.

Забела не с голыми руками приехал. Метнувшись к возу, принес в кусты литровую, темного стекла бутылку, немного закуски. Выпили по стакану хлебной самогонки, порозовели, повеселели.

— Что в местечке слышно, Панас Денисович?

— То же, должно быть, что и у вас. Красные на Днепре. Да все еще может быть...

— Что, например?

— Плохое. Если фронт вдруг тут остановится. Я жизнь доживаю, знаю. При поляках снаряды через местечко швыряли, и когда Стрекопытов в Гомеле взбунтовался, было то же самое. Половину села как корова языком слизала. Нагорюется народ.

Драгун ничего на это не ответил.

— Что Крамер делает? — наконец спросил он.

Забела настороженно взглянул на агронома.

— Крамер — человек хороший. Вы же знаете. Сам теперь не рад, что связался с немцами. Должно быть, уедет с ними. Другой дороги ему нет.