– Всем закончить помывку! Получить одежду, – раздалась команда в стуке шаек, и, опоздавшие бросились к кранам, чтобы успеть помыться.
Открылись двери помещения, которые сообщались с помывочной. Пройдя туда, заключенные проходили перед длинным столом, с которого солдаты выдавали им казенные тюремные куртки, штаны, трусы, майку и сапоги. Многое уже было бывшее в употреблении, латаное-перелатаное. То тут, то там слышались возгласы:
– У меня размер обуви сорок пятый, а вы мне сорок второй даете! – слышался просящий голос зэка.
– Проходи! Не задерживай – с соседом по нарам обменяешься! Следующий! – нарочито громко отвечал сытый солдат, напуская на себя грозный вид (видел врага народа – капризничать решил!).
Щуплому Платону Алексеевичу достались сапоги на два размера больше. «Ничего – думал он, – это даже к лучшему. Скоро холода – намотаю побольше портянок, и будет тепло».
Только под вечер вновь прибывших построили в коридоре тюрьмы, перед камерами. Офицер выкрикивал фамилии, солдаты со скрежетом открывали замки камер, с громким стуком отпирали и закрывали двери.
– Заусаев, Ойунский, Рогожин! Пятнадцатая камера! – наконец выкрикнул офицер.
Взору Платона Алексеевича предстала камера, набитая до отказа. Когда дверь открылась, смрадный воздух испражнений, дыхания многих людей вырвался наружу. Арестанты в камере встали строем, и трое новеньких зашли в нее. Так же со скрежетом и стуком закрылась железная дверь и заключенные, тихо переругиваясь, заняли свои места. Камера представляла собой помещение площадью около двадцати пяти метров, по бокам которой располагались двухъярусные кровати. На одной кровати ложилось по двое человек, под кровати забилось несколько человек, остальные повалились тут же в проходе. Мест решительно не было.
– Откуда будете? По какой статье? Есть кто с Вологды? – сразу же посыпались вопросы. И трое вновь прибывших стояли у двери, топчась и отвечая на вопросы.
– Устали, небось, – вдруг сказал старик-сокамерник, в говоре которого послышались жалостливые нотки. – А мест-то нетути. Лягайте прямо там, у двери. Все равно постепенно займете места на кроватях – по мере того, как нас по этапам отправлять будут.
Уставший Ойунский устроился прямо на полу, и почти сразу заснул болезненным, прерывающимся сном.
Следующий день не принес облегчения – у Ойунского болела голова. Заключенным раздали скудную похлебку, в которой не было ни жиринки, ни кусочка мяса. Это была пища, которая давала чуть силы, чтобы теплилась жизнь. Затем надзиратель выдал Ойунскому бирку с его тюремным номером, чтобы он пришил. Теперь он стал арестантом за номером три тысячи сто восемь. Эта бирка жгла его грудь, хотелось сорвать ее! Она, словно ошейник у собаки, держала человека сильнее, чем цепь…
Через два дня Ойунского вызвали на допрос. В прокуренном кабинете для допросов, за старым столом, сидел следователь в чине капитана. Капитан, не поднимая глаз, бросил Ойунскому: «Присаживайтесь», – и продолжил писать. Перо скрипело, капитан молчал и старательно выводил что-то. Так тягостно продолжалось около двух минут и Платону Алексеевичу стало как-то не по себе.
– Ну что же. Приступим, – следователь отложил бумаги и посмотрел умными глазами на Ойунского.
– Разрешите представиться – капитан наркомата внутренних дел Безуглов. В миру, если можно так выразиться, Иван Алексеевич. Так что мы с Вами тезки по батюшке. Не так ли, Платон Алексеевич? – спросил дружелюбно капитан и протянул Ойунскому папиросы.
Ойунский осторожно взял из пачки папиросу. Не удержался и понюхал, затем подкурил и с жадностью затянулся. Этот капитан располагал к себе. Платон Алексеевич кивнул и дал понять, что готов к допросу.
– Итак, если позволите, то я зачитаю постановление об избрании меры пресечения и предъявление обвинения, – начал Безуглов.
«Слепцов-Ойунский Платон Алексеевич. Рассмотрев следственный материал по делу за номером 17501, достаточно изобличается в том, что на протяжении ряда лет являлся одним из руководителей антисоветской националистической организации в Якутии, ставившей задачей вооруженное отторжение Якутии от СССР и образование «независимого» буржуазного государства под протекторатом Японии. В этих целях вел вредительскую и подрывную работу в системе народного хозяйства, подготовку вооруженного восстания и передавал шпионские сведения в пользу японских разведывательных органов. Москва. 14 марта 1938 года. Подпись: старший лейтенант НКВД Сокольников».
Читать дальше