Валерий Озеров - Кронштадт – Феодосия – Кронштадт. Воспоминания

1 марта началось в Кронштадте довольно хорошей погодой и даже светило солнце. Мне предстоял недолгий путь по половине Николаевской улицы и далее через Козье Болото в школу. Козьим болотом называлась площадь в конце главной улицы, на которой расположился единственный в городе базар, так классически описанный в прошлом столетии еще Станюковичем в знаменитых и непревзойденных морских рассказах. Он и в мое время нисколько не изменился и по-прежнему бойко торговал семечками, свежими сплетнями, разным военным барахлом… Это был, в сущности, матросский и солдатский клуб, где можно было и выпить и поговорить, и встретить нужных знакомых и земляков.

Вот и школа, у дверей толпа возбужденных мальчишек разного возраста. В дверь никого не пускают. Меня спрашивают: «Ты за кого? За царя или за рабочих?» Не растерявшись, я отвечаю: «Я за моряков!» – мой ответ им нравится, и я прохожу разыскивать свой класс.

На всех уроках в тот день меня спрашивали, желая ознакомиться с моей подготовкой. Мои ответы всех удовлетворили полностью, и все учительницы говорили хорошо. И, правда, читал я прекрасно, с выражением и без запинок в незнакомых словах. Страсть к Конан-Дойлю и Киплингу, а также сотни просмотренных мною на юге картин дали мне массу мало известных слов и выражений, поэтому написал диктовку без одной ошибки, но некрасиво, без каллиграфии, как сказала Елизавета Никифоровна – учительница грамматики. Стихотворений на память я знал много, особенно Надсона и Блока. Бойко прочитал надсоновские:

С арифметикой тоже оказался в полных ладах и быстро производил все четыре действия, а географию для своих неполных девяти лет даже по немым картам знал отлично – так сказала мне Ольга Никифоровна. Так для меня начался первый день учебы и первый день революции, но все это было до обеда, а к вечеру уже все изменилось вокруг на долгое время, если не сказать навсегда!..

В первый же вечер 1 марта по старому стилю матросы, солдаты и рабочие убили первое лицо в городе и порте и крепости – командира Кронштадтского порта и начальника гарнизона вице-адмирала Вирена. Во время русско-японской войны он неплохо командовал крейсером «Баян». Еще и в те времена его сильно недолюбливали все офицеры, не говоря уже о матросах, из которых больше половины ходили в разряде штрафованных… Попав на Балтику, а после в Кронштадт, Вирен скоро стал «собакой» для крепости, фортов, порта, города и гарнизона, «собакой» для всего населения вплоть до рабочих, служащих, мещан, купцов, полицейских и жандармов, шпиков, приказчиков из лавок, лабазов и гостиных дворов, да и офицеров… Боялись его все, а его выкрашенный в темно-коричневую краску трехэтажный дом в конце Княжеской улицы старались обойти чуть ли не за версту. Говорили тогда: собаке – собачья смерть! Труп Вирена валялся весь вечер и ночь в овраге около морского собора. Вряд ли кто пожалел его в городе. На вызов толпы он гордо вышел на крыльцо и пытался словами разогнать большую толпу революционеров.

Потом принялись за «собак» помельче чинами и рангами, таких тоже в городе было немало. Они нашлись и среди морских, пехотных и артиллерийских офицеров, среди квартирмейстеров, фельдфебелей, боцманов, мастеров, писарей, околодочных, шпиков, фараонов, городовых, жандармов и чиновников. Но, как всегда бывает, в горячке революции в первые дни пострадало много хороших, порядочных людей различных сословий и категорий. Зачастую убивали только за одно золото или серебро на погонах. [70]

Через несколько дней после революции неожиданно приехал с фронта брат матери дядя Миша, он был в чине капитана пехоты и перебрасывался с Галицийского фронта на Германский. Правда, он приехал уже без погон, но темные пятна на шинели говорили о многом, и он еле-еле добрался до дома, пользуясь своими документами фронтовика, да еще пехотного. Он много рассказал нам о положении на фронте, о разложении в войсках, о прорыве многих участков фронта и через три дня отбыл куда-то в Белоруссию. Мы все не ожидали, что когда-нибудь его еще увидим… Так и оказалось… Он вскоре перешел на сторону красных, получил полк и воевал с Деникиным на Украине. В 1920 году Михаил Алексеевич Ушаков был в боях убит и похоронен на главной площади города Александро-Грушевска [71]в могиле жертв революции. За годы гражданской войны он получил два ордена и именные часы от командарма… [72]Матери его, Елене Александровне, прислали фотографию могилы и благодарность от командира корпуса. К сожалению, Е. А. Ушакова к тому времени умерла. Фотография могилы хранилась у тети Муси [Марии Алексеевны Бочковской], сестры Михаила, и пропала после разграбления ее вещей во время блокады Ленинграда.