Вольф Мессинг - Я – пророк без Отечества. Личный дневник телепата Сталина

А снимать утомление лекарствами означает приближать свою смерть. Тут я кое-что увидел – это промелькнуло и пропало.

«Леонид Ильич, – сказал я осторожно, – зимою 76-го года вы можете перенести клиническую смерть. Вас спасут, но здоровье, раз пошатнувшись, уже не восстановится».

Брежнев помолчал.

«Когда я умру?» – спросил он прямо.

«Простите, Леонид Ильич, но на этот вопрос я никогда не отвечал и не буду. Даже Сталин не узнал от меня даты своей смерти».

Я подумал, что допустил ошибку, как бы признавая превосходство Иосифа Виссарионовича, но Брежнев даже не заметил моей промашки.

Он кивнул и сказал:

«Вы мне поможете?»

«Чем могу!» – развел я руками.

После этого между нами установился какой-то контакт, некая доверительность, что ли.

Усадив генсека в кресло, я погрузил его в гипнотический сон и приказал попросту отдыхать – расслабить все мышцы, освободиться от всех тревог. Спать и ни о чем не думать.

Приглядывавшего за моими действиями сотрудника КГБ я отвел в сторонку и объяснил, что Брежнев должен поспать хотя бы часик. Час гипносна освежит генсека гораздо сильнее целой ночи сна обычного.

Охрана прикрыла дверь и стала следить, чтобы никто не нарушал покой Брежнева. А я, пока было время, отправился в лес – собирать травки для успокоительного настоя.

Знахарь из меня никакой, но пару сборов я помнил – дед Саул обучил (я вам рассказывал о нем).

Само собой разумеется, одного в лес меня не отпустили, но пара лейтенантов ГБ мне нисколько не мешала.

Необходимые травы я обнаружил быстро, нарвал сколько нужно и просто погулял, вдыхая запах смолы и хвои. Хорошо!

В моем возрасте поневоле начинаешь ценить элементарные удовольствия, те, что не требуют затрат и усилий.

Выйди да дыши. Сядь на пенечек, да и слушай, чего там птахи поют-распевают.

Ровно через час Брежнев проснулся, оглянулся с недоумением.

«Как себя чувствуете?» – спросил я.

Леонид Ильич с изумлением сказал:

«Отдохнувшим!»

«Вот и славно. Вот вам травка. К вечеру она подвянет, тогда ее нужно будет запарить… попросту залить кипятком. И выпить, когда остынет. Это успокаивающее. Только уговор: никакого алкоголя! Ни сегодня, ни завтра. А вечером я вас еще полечу…»

Вечером я сделал Брежневу массаж, который профессор Посвянский называл бесконтактным – я просто водил над брежневскими телесами ладонями, а генсек крякал только: «Жжет! Надо же…»

Потом я погрузил его в гипносон, который плавно перетек в обычный, и отправился к себе. Вот, сижу, пишу это письмо.

Поработаю лекарем еще денька два, больше мне не позволят те, кто топчется у трона: им не нужен здоровый и энергичный Брежнев. Больной развалиной куда легче руководить…

Да, Хрущев сделал непростительную ошибку, выведя партию из-под колпака НКВД. Распоясалась номенклатура, и это плохо кончится.

Ну да ладно. Давно уяснил для себя, что ничего поправить не могу – я как тот врач перед запущенным больным. Даже операция уже не поможет. А жаль.

До свидания, надеюсь, скорого. ВГ»

«Жизнь словно остановилась. Она идет заведенным порядком, повторяясь изо дня в день, по кругу. Я вроде бы делаю какие-то дела, куда-то хожу, а по сути топчусь на месте.

Безо всякого смысла и толку.

Ложусь я поздно, в двенадцать. Встаю в восемь, гуляю с собачками, в десять завтракаю, в четыре – обедаю. Режим.

Ираида уже не поднимается, совсем расхворалась, ворчит только да брюзжит.

Раньше я воспринимал ее обвинительные речи весьма болезненно, а теперь привык уже. Я и сам знаю, что виноват. Вынес себе наказание и отбываю срок. Еще недолго осталось…

Ну, если такие мысли полезли в голову, значит, пора наведаться к Аиде. Схожу».

«Сегодня я умру. Будильник показывает шесть вечера, а моя смерть наступит через четыре часа.

Я это знаю точно, я – Вольф Мессинг.

Хотя какая мне сейчас разница? Единственное мое отличие от любого другого умирающего в этой больнице заключается в том, что я лежу не в общей, а в отдельной палате, да в том, что мне известно, когда именно скончаюсь.

Я это знал с 1920-го и за пятьдесят четыре года привык к этому печальному знанию.

Валентина, тебе, я знаю, будет жалко меня, и за это я испытываю благодарность. Я был вредным, капризным – поражаюсь твоему терпению. Ну, вот все и закончилось.

Думаю, уже завтра ко мне домой явятся люди из КГБ. Пускай.

Они заберут документы, которые нужны им, а все остальное свалят в ванной, весь тот хлам, что я нажил за жизнь.